Музей разочарований
Шрифт:
Он протянул мне оставшиеся столовые приборы и развалился на стуле, наблюдая, как я поправляю то, что он уже разложил.
— Ну, кого ты пыталась убить сегодня?
— Ух ты, прошла целая неделя, а шутка всё еще не утратила актуальность? — спросила я.
— Убийство — это тебе не шутки, Пенелопа, — строго отчитал он.
— Успел уже сегодня выпросить номера телефонов у девушек?
— Целых 37, — ответил он.
Я указала на кувшин с водой.
— Вставай, пора за работу.
Он тяжело вздохнул и потянулся, как будто только что проснулся, и неожиданно
— Ты больше не рисовал картинки с крошечными динозаврами? Они мне так понравились.
— Нет, — сказал он с недовольным выражением лица и с раздражением пожал плечами.
Ладно, тема закрыта.
— Я рассказывала, что Одри хочет, чтобы я ходила в клуб французского с ней и Черисс? Она считает, что нам следует «расширить наш круг общения». Да Черисс скорее сожжет всю школу, чем включит меня в свой круг.
Он фыркнул.
По его реакции я поняла, что он был на моей стороне, поэтому продолжила:
— Помнишь время, когда она гнобила меня за выражение «убить одним выстрелом двух зайцев»?
Следующие слова я произнесла, стараясь изо всех сил подражать Черисс:
— «Как веган, я предпочитаю фразу «кормить двух птичек одним зернышком». Это более гуманно». Какая разница, если она носит свои дурацкие дорогие замшевые сапоги?
Я вошла во вкус.
— Или когда она возмущалась, что на моем пальто была кошачья шерсть, это, видите ли, «негигиенично». — Я рефлекторно почистила одежду от невидимых кошачьих шерстинок и только потом продолжила: — «Как веган», она должна быть добрее к животным.
Я не могла просто замолчать.
— А помнишь, как она привезла из Парижа огромную коробку обалденно вкусного шоколада, и когда я потянулась за вторым кусочком, она прочитала целую лекцию о том, как опасен жир и как важно иметь силу воли? Кто вообще так делает?!
Меня было не остановить.
— По крайней мере, наконец-то она узнала, как меня зовут. Одри, по-моему, представляла меня ей раз одиннадцать, пока она смогла запомнить. Но я уверена, что она просто притворялась, что не помнит.
Эф молчал.
— Почему ты ничего не говоришь? — спросила я.
Он пожал плечами.
— Не знаю... Может, Одри права...
— Что?! По поводу Черисс?! — Мой голос превратился в визг.
Он усмехнулся.
— Ни в коем случае. Я о кружке общения.
— Круге общения.
— Не важно, ты же поняла, о чем я.
— Мне нравится мой круг общения! У меня есть ты и Одри. Зачем мне кто-то еще? У нас замечательный социальный треугольник, верно?
Он не ответил.
— Погоди-ка. Вы что, пытаетесь от меня избавиться? — Я попыталась обратить все в шутку, но мой голос дрогнул, и это скрыть не удалось.
— Ничего глупее я не слышал, — усмехнулся он. — Прекрати нести чушь.
Хоть он и все отрицал, но каким-то равнодушным и одновременно покровительственным тоном, и от этого мне немедленно захотелось разреветься и ударить его чем-нибудь
— Всё готово!
Когда наши мамы вошли в столовую, мы сидели за столом друг напротив друга. Я была мрачнее тучи, и каждый раз, когда мы встречались взглядами, он тихо посмеивался, явно считая мои слова невероятной чушью. Наверное, в тот момент я была для него Королевой Глупости. Да что там — и президентом в одном лице!
Идиот.
Эллен начала раскладывать по тарелкам пасту, а моя мама поставила на стол большую чашку томатного соуса, от которой все еще шел пар. Я откинулась на спинку стула, старательно не обращая внимания на Эфа и наблюдая за нашими отцами, которые вошли в столовую, увлеченно разговаривая о музее.
Как обычно, мой отец походил на Чокнутого профессора: он весь как будто вибрировал, нервно проводил рукой по тонким волосам, рассыпая перхоть на свой черный свитер, а его очки были слегка изогнуты на носу. Отец Эфраима, Джордж, по-прежнему очень хорошо выглядел, был подтянут и полон энергии. В первом классе я была в него влюблена и даже спросила Эфа, могу ли стать его матерью, когда Эллен умрет. Сейчас с этим, конечно, уже покончено, но иногда он бывал таким галантным, словно герой старых черно-белых фильмов. Мне приходилось отводить глаза, потому что он напоминал солнце.
— Пенелопа, очень рад тебя видеть, — сказал он, наклоняясь и целуя меня в щеку. Пытаясь скрыть румянец, я опустила голову.
— Миссис Маркс, можно мне хлеб? — спросил Эф, и мама протянула мне хлебную корзину.
Я не торопясь выбрала себе ломтик, а затем дождалась, когда мама отвернется, и передала корзинку на другую сторону. Он закатил глаза.
— Эллен, как твоя новая студия? Она в Бушвике, да? — вежливо поинтересовалась мама.
Она уже раз двенадцать признавалась, что беспокоится, как бы Эллен не ограбили, пока она добирается до работы в Бруклине.
— Великолепно, — ответила Эллен, — там так много пространства...
В этот момент я почувствовала, как трясется стол. Серебро слегка задребезжало, бокалы покачивались, а напитки из них стали выплескиваться. В голове мгновенно возникли мысли о землетрясении и огромном инопланетном корабле, парящим над городом. Эф поймал мой взгляд и кивнул в сторону моего отца — источника этого маленького переполоха: он так сильно тряс ногой под столом, что, казалось, комната сейчас соскочит с фундамента. Мама всё еще притворялась, что слушает Эллен, хотя всеми силами пыталась понять, почему трясется стол.
Так что ради неё (но не ради Эфа, который назвал меня глупой), я приняла огонь на себя.
— Как прошел день, пап?
Он глубоко вдохнул, готовясь рассказать нам, что его так взволновало.
— Вилло скоро приедет, моя дорогая дочь!
Поделившись этой новостью, он словно вздохнул с облегчением, а затем взял кусок хлеба и начал радостно его жевать.
— Кто такой Вилло? — спросила Эллен.
— Рад, что ты спросила, Эллен, — начал говорить отец с полным ртом. Мама погладила его по колену и покачала головой.