Муж и жена - одна сатана
Шрифт:
Он издевался. Оден надо мной просто издевался. Мы тут чуть ли не померли, а он шутит! И если бы он остановился, так нет, продолжил:
— Я боюсь, что недостаточно тебя кормлю, и ты голодаешь! Я, знаешь ли, о тебе волнуюсь. Ай! Игнис! Ты чего кусаешься! Я шучу, шучу я!
— Жв-р-ру тебя, — попыталась сказать я, хотя рука, которую я укусила, изрядно мешала говорить нормально. А потом скривилась — по вкусу соленая, да еще и с привкусом крови. Когда до меня дошло, я стала неистово отплевываться.
— Вот-вот, нечего жрать всякую гадость! — тут же наставительно сказал Оден.
— Оден,
— Не могу не сказать, что последнее меня радует. Так проблема только в боли? Почему ты раньше не сказала...
— И что бы ты сделал? Переквалифицировался бы в лекаря?
— Наверное, вытянул бы твою боль. Если ты вдруг не знаешь, то некроманты в этом специалисты.
— Иногда мне кажется, что некроманты — специалисты во всем.
Я прикрыла глаза. Подрались, чуть не умерли, посмеялись. Не знаю как Оден, но я чувствовала просто дичайшую усталость. Или во всем виноваты мои раны. А потом Оден положил мне руку прямо на рану на ноге, и я почувствовала, как пульсирующая боль сменяется прохладой и попробовала отстраниться:
— Оден, что ты?..
— Тише, рана глубокая. Будь он поменьше, ты бы вообще ничего не ощутила. Должно быть легче, да? — Оден убрал руку, и я действительно поняла, что никакой боли нет в помине.
— Ух, отлично, — обрадовалась я, попытавшись встать.
— Не смей! Я забрал боль, но это не значит, что твои раны затянулись. Поэтому тебе придется полежать неподвижно. А я пока займусь нашими бравыми ребятами.
— Я замерзну, лежа тут без дела, так бы хоть подвигалась, согрелась, да шея затечет от такого лежания, — возмутилась я, попутно выискивая еще какие-нибудь дурацкие причины, чтобы уже начать что-то делать. Например, допросить солдат. Или того, мага, что остался в живых.
Оден хмыкнул, сбросил с себя плащ, укрыл меня им, потом снял с себя камзол, свернул его и положил мне под голову.
— Еще пожелания будут?
Я чуть не ляпнула, что не отказалась бы поесть, но вовремя вспомнила наш разговор. Ладно, так уж и быть, позволю Одену доделать оставшуюся работу — допросить наших врагов.
Помню, как-то Ксантос говорил мне, что есть вещи, которые о других людях знать не стоит. Особенно о близких людях. Я тогда посмеялась и ответила, что приму близкого человека любым. Столько времени прошло с того разговора! Нет, даже сейчас, видя, как Оден безжалостно пытает врагов, как неоправданно жесток, как брызги чужой крови появляются на его лице и плаще, я все еще принимала Одена таким, какой он есть. Но не могу сказать, что это далось мне легко.
Я не нежная барышня, не аристократка, что ни разу не видела крови. Я прошла несколько войн с другими королевствами, не единожды участвовала в битвах, мне приходилось сжигать живьем. Но я никогда не переходила грань, где личные мотивы и желания доминировали над необходимостью.
Первым Оден убил мага, когда тот отказался отвечать на вопрос, кто его подослал. Убил, воскресил и заново допросил. Удобно, весьма, жаль только, что маг мало что знал. Честно
Оден же, вопреки всем разумным доводам, продолжил их допрашивать. А после допроса убивал отвратительно-болезненным и мерзким способом. Убивал всех, пока не остался один-единственный живой солдат, который от ужаса уже плакал. Молодой, едва ли старше меня. Мне почти что стало его жалко, но я здраво рассудила, что ему надо было думать своей головой, когда ввязывался в эту авантюру. И быть готовым к смерти. Хотя, если так подумать, то этот солдат — всего лишь исполнитель, причем из категории, которые не могут не подчиниться приказам. Была ли его вина в этом нападении — тот еще вопрос.
— Значит так. Как видишь, все твои товарищи умерли. Не все до конца, вон скелеты сейчас поднимутся, но суть от этого не меняется. — Оден улыбался, причем мерзко. Увидев такую улыбку, я бы предпочла бежать. Но у бедного солдата не было ни шанса — он был связан, да и магу ему противопоставить было нечего. — Так вот. Если ты расскажешь все, что знаешь, то легко отделаешься.
— Я н-н-нехочу умирать, — всхлипнул солдат, а потом, поймав раздраженный взгляд Одена, быстро продолжил: — Я скажу, скажу все, что знаю! Но я знаю мало! Заказчика не знаю, не видел ни разу, но у него темно-русые волосы, он чуть выше меня, я видел мельком!
— И? Что еще? — Оден тут же обратился во внимание. Конечно, даже такие крохи можно было использовать.
— Он приказал убить двух магов, сказал, что это внутригильдейские разборки, что маги — мелкие сошки, но ведут себя нагло. И обещал много денег. Но больше я ничего не знаю! Командир тоже ничего не рассказывал нам! — бедолага едва ли не плакал. — Я рассказал все, что знаю! Вы ведь не убьете меня? Вы обещали.
— Ха-ха, не убью? Разве я это обещал? Я сказал, что ты легко отделаешься. Не расстраивайся, твоя смерть будет быстрой, ты не будешь мучиться так, как твои товарищи, — сказал Оден и выверенным движением перерезал парню горло.
Я поморщилась. Почему-то мне казалось, что Оден гораздо милосерднее. Конечно, я не хотела вмешиваться в чужую работу, но не смогла промолчать:
— Оден, а иначе было нельзя? Если бы ты оставил его в живых, то мы бы ничего не потеряли. К тому же, не такой он злодей. А вот ты как раз смахивал на него. На злодея, в смысле. Зачем? Ты ведь добрый, так к чему эта бессмысленная жестокость?
— Игнис, милая и добрая Игнис, — протянул Оден. — Тебе не кажется, что ты слишком хорошо обо мне думаешь? Уверена, что знаешь, какой я? То, что ты видела некоторые мои хорошие стороны, еще не значит, что я такой всегда и со всеми. Не знаю, что ты там напридумывала, но я вовсе не хороший, не мягкий и не понимающий. Я жестокий, непримиримый и ревнивый. Ты не узнала об этих сторонах моего характера лишь потому, что мне не было нужды все это демонстрировать. Но, например, когда-то об этом узнал мой отец. Результат этого узнавания сейчас в желудке Селеста. И, поверь, превращение отца в пособие для некроманта прошла не без моего активного участия.