Музы дождливого парка

Корсакова Татьяна Викторовна

— Отвернись.

Если бы он хоть взглядом, хоть жестом дал понять, что теперь-то уж ей стесняться совершенно нечего, Марта бы его возненавидела, но он молча отвернулся. И даже пес его деликатно уткнулся мордой в передние лапы. Джентльмены…

…Джип Крысолова остановился перед уже известными Марте воротами. «Двое из ларца» были на боевом посту.

— Это твое тихое местечко? — Марта неодобрительно покосилась на Крысолова.

— Да, здесь тебя точно искать не станут, а Лысый пока за тобой присмотрит.

— Не нужно за мной присматривать!

— Нужно! — Он достал из кармана куртки свои очки, рассеянно повертел

в руках, надел и снова превратился в паяца. Очень решительного паяца. — Я знаю, что делаю, можешь мне поверить.

Можешь мне поверить… Марта научилась не доверять никому, даже самым близким. Так с какой стати ей верить чужаку?!

— У тебя нет другого выбора. — Крысолов словно читал ее мысли. — Но, если очень хочешь, мы можем вернуться, чтобы тот ублюдок закончил свое дело.

— Не нужно. — Были дни и даже месяцы, когда Марта не хотела жить, когда она мечтала, что кто-нибудь сделает с ней то, на что у нее самой не хватало силы духа, но те времена прошли. Сейчас она хотела разобраться в том, что происходит. — Твой клуб ничем не хуже поместья.

— Уверяю тебя, он во много раз лучше. — Крысолов улыбнулся, посмотрел на нее поверх очков. — И поверь, Лысый — не самая плохая компания.

Они уже въехали на территорию клуба, когда Крысолов вдруг спросил:

— Кто из твоих родственников водит спортивный автомобиль?

— Эдик. Он помешан на скорости и дорогих авто. А почему ты спрашиваешь?

— Да так. — Крысолов неопределенно пожал плечами. — Просто любопытно…

Творец,1955 год (Талия)

Осень просыпалась на Парнас оранжево-красной кленовой листвой, путалась в волосах липкой паутинкой, щекотала щеку запоздалыми солнечными лучами, а на сердце у пятидесятипятилетнего, уже убеленного сединами Саввы цвела весна!

Он влюбился! Любовь его была нечаянной и оттого особенно радостной. Она наполняла его таким светом, от которого сердце трепыхалось в груди, точно у безусого мальчишки.

Савва давно не посещал театр. Театр напоминал ему об Анне, и в воспоминаниях этих было слишком много отравляющей душу горечи. Но тот выход в театр являлся частью обязательной программы, и Савва скрепя сердце согласился…

Актриса была совсем юной. Хохотушка, веселушка! Комичная и невероятно милая в этой своей комичности. Афиши называли ее Ниной Воронцовой, но друзья и близкие звали ласково — Ниночкой.

Ниночка! Имя перекатывалось на языке лесными ягодами, оставляло сладкое и томительное послевкусие. А свет, по-юношески задорный и задиристый, от самых подмостков дотянулся до Саввы, укутал уютным сиянием. Не было сил удержаться. Сидя в представительской ложе, Савва с торопливой жадностью набросал портрет Ниночки, которую в душе уже называл Талией[12]. Получилось искренне и не по возрасту наивно, но корзина белых роз добавила его скромному подарку солидности.

Ниночка приняла подарок с открытым сердцем. И подарок, и не верящего в свое счастье Савву. Они поженились через месяц, а еще через два молодая жена, смущаясь и чуть заикаясь от волнения, сообщила,

что ждет ребенка.

Ребенок! Его первенец! Продолжение его и Ниночки! Радость Саввы была почти настоящей, почти искренней, он даже решил рассказать о ней своим музам.

Парковый павильон, новый дом для его муз, Стрельников

строил сам, своими собственными руками. Каждый кирпичик, каждая плиточка выбирались им с придирчивой тщательностью, а работа приносила давно забытое удовольствие. Отныне музам нет нужды прятаться в чулане, теперь они всегда будут рядом с ним, и старые клены станут охранять их покой.

Торопливые шаги отзывались гулким эхом, скупое январское солнце растапливало морозные узоры на окнах павильона, а озябшие музы обиженно молчали, точно предчувствовали то, что он готовился им сказать. Ничего не изменилось, его муз могла примирить с новой фавориткой только лишь смерть. Живая Талия не годилась им в подруги, и дети не значили для них ровным счетом ничего.

— Вы привыкнете, — с привычной безнадежностью сказал Савва музам и, так и не дождавшись ответа, вышел из павильона в морозный полдень.

Ниночка оказалась удивительной женщиной, мягкой, расторопной, ласковой. Она заполняла светом все пространство, которое ее окружало, она царила в поместье единственной и обожаемой всеми королевой, но вопреки чаяниям Саввы родила не сына, а дочь. Савва назвал девочку Светланой, и первые дни с ревнивой тревогой присматривался к своей Талии, как в далеком тридцать восьмом, боялся, что ребенок может что-нибудь нарушить в тонкой организации его музы.

К счастью, ничего непоправимого не случилось. Чудесного света хватало и для него, и для новорожденной. Мало того, свет этот сделался еще ярче, еще осязаемее. Этот знак — благословение небес. В нем Савве виделась надежда на то, что больше в его жизни не будет места роковым переменам.

Ниночка вернулась на сцену через год после рождения дочери, сразу на главные роли. Влияния Саввы к тому времени уже хватало на то, чтобы сделать свою любимую музу примой. Сам он был с головой погружен в работу. Его новым любимым детищем стал фонд поддержки молодых художников. Работа была неблагодарной, требовала немалых душевных затрат и надежной протекции, но тем интереснее доказать самому себе и окружающим, чего стоит непотопляемый Савва Стрельников.

«Непотопляемый» — это лишь один из эпитетов, которыми одаривали его друзья и недруги. А еще гениальный, самобытный, уникальный, непревзойденный… Впрочем, творящаяся вокруг его имени суета Савву ничуть не утомляла. Он умел абстрагироваться, с головой погружаться в творчество, не обращая внимания на окружающий мир. Ему даже собеседники были ни к чему. Для того чтобы быть счастливым, ему требовалась только работа, а еще верные музы. Особенно музы! Тот скудный, но все равно волшебный свет, который дарил Савве их сумеречный мир, делал его сильнее и моложе, наполнял неуемной энергией, обещал невероятные чудеса. Савва боялся лишь одного: того, что когда-нибудь сумеречному миру может потребоваться жертва и ему снова придется платить.