Музыка души
Шрифт:
***
На этот раз Петр Ильич остановился в Петербурге у Модеста, а не в гостинице. Новая квартира стояла еще полупустой, необустроенной, и Петр Ильич увлеченно принялся помогать брату и племяннику, недавно закончившему Училище, приводить ее в порядок.
Вопреки печальному известию, полученному накануне отъезда, настроение было отличное. Петр Ильич живо заинтересовался предстоящим сезоном Музыкального общества и с удовольствием готовил программы четырех симфонических собраний, в которых собирался дирижировать. Даже эта, обычно ненавистная, работа не утомляла его.
По вечерам, встречаясь
Много говорили и о сюжете для новой оперы. За последние годы Петр Ильич полюбил творчество Жорж Элиот. И вот ему пришло в голову взять для оперы одну из ее повестей «Печальная судьба преподобного Амоса Бартона».
– Сюжет там такой: добропорядочный священник Амос Бартон и его кроткая жена Молли никак не могут наладить нормальную жизнь и хорошие отношения с прихожанами. Главным образом из-за неумения Бартона идти на компромисс и проявлять гибкость. В то же время самозваная графиня Черальская пользуется его легковерием и добротой Молли, вытягивая у них скудные средства, и обрекает их на нищету. Молли умирает, не выдержав лишений, а надломленный горем Амос наконец-то встречает понимание и сочувствие у прихожан. Однако именно теперь, когда он действительно стал членом общины, его переводят из сельской местности в другой приход, расположенный в мрачном промышленном городе. Что скажешь?
Модест немного помолчал и покачал головой:
– Мне кажется, не слишком удачный сюжет для оперы, хотя сама по себе история прекрасна.
Подумав, Петр Ильич согласился:
– Да, наверное, ты прав. Что ж, поищу еще. И ты тоже поищи.
– Конечно, – с готовностью согласился Модест.
В первых числах сентября они расстались: Петр Ильич уехал в Михайловское к Анатолию.
***
И почему в письмах Толя не упоминал, что Михайловское настолько очаровательно? Тем больше было восхищение Петра Ильича, когда он попал в этот волшебный уголок – настоящее подобие рая. Так еще и удивительная погода! Целыми днями он бродил по лесам и собирал немало грибов.
Вопреки обыкновению, Анатолий пребывал в прекрасном расположении духа – ни малейших жалоб на судьбу и несправедливость начальства. В первую очередь это настроение было обязано ордену св. Станислава, который он недавно получил.
Паня, кажется, забыла о своей глупой влюбленности в Боба. И все-таки Петр Ильич уже не мог относиться к ней так тепло, как прежде. Зато радовала повзрослевшая племянница, ставшая очаровательной веселой и умной барышней.
Во второй половине сентября Петр Ильич приехал в Москву ради первого представления «Предрассудков». Пьеса произвела сенсацию. Главным образом, оттого что Ермолова впервые играла немолодую роль и играла великолепно. Автора дружно вызывали. И все же пьеса была слишком растянута.
– Ты как всегда – концом портишь впечатление от предыдущих действий, – выразил Петр Ильич свои впечатления брату, когда они вернулись после спектакля в гостиницу. – Впрочем, пьеса хороша, и я предвижу ей большую будущность.
– Ох уж эти концы – мое проклятие, – слегка поморщившись, вздохнул
– Попробуй все-таки сократить кое-где.
Модест сразу же после спектакля вернулся в Петербург, а Петр Ильич задержался еще на несколько дней: Танеев пригласил прослушать новые произведения его ученика Сережи Рахманинова. Сюита-фантазия для двух фортепиано и фантазия для оркестра «Утес» понравились Петру Ильичу. Хваля после концерта смущенного, но довольного автора, он шутливо добавил:
– Чего только Сережа не написал за это лето! И поэму, и концерт, и сюиту! А я одну только симфонию!
Рахманинов окончательно смутился. Танеев же усмехнулся с выражением лица: «Уж можно подумать!»
Наконец, довольный своей несколько затянувшейся поездкой Петр Ильич вернулся в Клин, прибыв прямо к крестинам новорожденной дочки Алексея, которую нарекли Верой. Вот только мать почему-то на крестинах не присутствовала. На удивленный вопрос барина Алексей с тяжелым вздохом ответил:
– У Кати нашли ге-мо-фи-ли-ю, – он старательно выговорил по слогам мудреное слово, – и она едва не умерла, рожая. Давеча совсем было отчаялись в ее спасении. Но Бог миловал.
Петр Ильич огорченно покачал головой: что ж Алеше так не везет с женами – одна умерла, другая тяжело больна. Доктора велели Катю всячески беречь так, чтобы даже никаких звуков лишних в доме не было. Это придавало обстановке унылость. По той же причине затягивалась инструментовка концерта, ибо его требовалось проиграть, что из-за болезни Кати было невозможно.
Так уныло прошел сентябрь. А в октябре в Клин приехали виолончелисты и бывшие ученики Петра Ильича – Анатолий Брандуков и Юлий Поплавский. По его просьбе они привезли с собой виолончельный концерт Сен-Санса, которым ему предстояло в Петербурге дирижировать, а Брандукову – исполнять виолончельную партию.
Пока гости с интересом изучали его библиотеку – как литературную, так и музыкальную, – Петр Ильич просматривал концерт, после чего пригласил их ужинать. Разговор зашел о виртуозах, о требованиях к ним публики, между прочим коснулись скончавшегося недавно Гуно. Вспоминая начало своей музыкальной карьеры, Петр Ильич рассказал благоговейно внимавшим ему молодым людям историю своего первого гонорара:
– Учась в консерватории, я считался присяжным аккомпаниатором. В это время приехал в Петербург молодой скрипач Безекирский, известный теперь в Москве, и был приглашен играть на вечере у великой княгини Елены Павловны. На этом вечере я ему аккомпанировал и получил в подарок от Безекирского ноктюрн его сочинения. Представьте мой восторг на другой день, когда принесли пакет из канцелярии ее высочества и в нем двадцать рублей!
Время близилось к десяти вечера, и Петр Ильич заранее предвкушал сюрприз, который должен был непременно произвести впечатление на гостей. Клин спал, улеглась семья Алексея. В доме стояла тишина. И вот в этой тишине зазвучали чистые аккорды, разнеслись по дому удары в серебряные колокольчики. Брандуков с Поплавским заозирались, восхищенные и пораженные одновременно, ища источник звука. Петр Ильич довольно усмехнулся, указав на часы, стоявшие на каминной полке.
– Я купил эти часы в Праге, – рассказал он. – И был очарован их боем. Часовщик узнал меня и хотел их подарить. Но не мог же я принять такой дорогой подарок! Насилу уговорил его взять хотя бы стоимость материала и работы.