Музыка души
Шрифт:
Утром дня церемонии будущие доктора собрались в особом помещении в присутствии профессоров университета и других почетных лиц, облачились в роскошные докторские тоги, состоящие из шелковых наполовину белых, наполовину красных одеяний с широкими рукавами, и надели бархатные береты, обшитые золотым позументом. После чего их поставили в процессию. Впереди шли эсквайр-бедель [39] и окруженный свитой вице-канцлер в обшитой горностаем тоге. За ними – ищущие докторского звания, главы коллегий, доктора богословия, права, медицины, музыки, наук и литературы. Наконец, шествие завершали публичный оратор, библиотекарь, профессора, члены Совета
39
Младший церемониальный офицер в университете, как правило с официальными обязанностями, связанными с проведением церемоний для присвоения степеней.
40
Инспектор в английском университете.
Процессия прошла через огромный двор на глазах у многочисленной толпы в университетский Сенат. Залитое солнцем, среди весенних красок, в обстановке готического города зрелище было чудное. Народ стоял шпалерами и восторженно приветствовал главным образом появление лорда Робертса.
Зал наполнился публикой, впускаемой по билетам, и студентами. Последние являлись не только зрителями, но и участниками торжества. Когда вице-канцлер и другие члены Сената разместились на эстраде, началась церемония. Каждый из реципиентов по очереди поднимался с места, и публичный оратор перечислял его заслуги в латинской речи. Тут подключались студенты: они по древнейшей традиции имели право – и широко им пользовались – свистеть, шуметь и выкрикивать всяческие шутки в адрес нового доктора. При каждой оратор останавливался, давал угомониться смеху и шуму и невозмутимо продолжал речь. Закончив ее, он описывал с доктором полукруг по направлению к сидящему на особом месте канцлеру. Тот брал доктора за руку и произносил: «In nomine Patris, Filii et Spiritus Sancti» [41] .
41
Во имя Отца, Сына и Святого Духа (лат.)
Когда церемония завершилась, процессия тем же порядком вернулась в первую залу, а через полчаса все в своих костюмах отправились на парадный завтрак, в конце коего старинная круговая чаша обошла гостей. За завтраком следовал прием у супруги вице-канцлера в роскошных садах университета.
К вечеру Петр Ильич вернулся в Лондон, где давал обед нескольким новым друзьям, в числе коих был певец Удэн – чудный баритон, выступавший почти исключительно на концертных эстрадах. Пел он великолепно и пользовался в Англии колоссальным успехом.
На другой день Петр Ильич был уже в Париже. И только здесь, очутившись один, он немного пришел в себя. Теперь, когда все закончилось, было приятно вспомнить об успехе в Англии и необыкновенном радушии, с коим его всюду принимали. Там же он все время неистово терзался и мучился. Тем не менее Кембридж со своими колледжами, похожими на монастыри, своими особенностями в нравах и обычаях, сохранивших много средневекового, своими зданиями, напоминающими далекое прошлое, понравился ему.
В Париже, прячась ото всех и живя инкогнито, Петр Ильич замечательно отдохнул и даже начал тяготиться своей праздностью, так что несколько дней спустя покинул его с удовольствием.
***
Удивительно, но прелести Тироля, среди которых Петр Ильич жил не так давно в гостях у Софи Ментер, не доставили ему и половины того удовольствия, какие доставил вид бесконечной степи в Гранкино. Решительно, русская природа была ему гораздо милей, чем все хваленые красоты Европы. К тому же нынче здесь прошло немало дождей, отчего хлеб и травы стали удивительно хороши.
В
В это время у Коли в Гранкино гостил Боб с приятелем Рудольфом Буксгевденом. Модеста с ними не было – он уехал пожить в Оптину пустынь. Петр Ильич появился во время чаепития, когда вся компания сидела на веранде с прелестным видом на колосящуюся степь. Молодежь встретила его радостными приветствиями и теплыми объятиями. Он с удовольствием отметил, что Боб загорел, имел здоровый и веселый вид.
Первым делом Петр Ильич спросил о Льве Васильевиче.
– Доволен и счастлив, – Боб пожал плечами. – Но знаешь, я все никак не привыкну, что Катя, которая старше меня всего на пару лет, теперь вместо маменьки. Да и не выглядит она хозяйкой дома – скорее гостящей родственницей.
– Неудивительно, – рассудительно заметил Петр Ильич. – Эта ситуация наверняка смущает ее не меньше, чем вас.
– Да, наверное, – Боб помолчал и с улыбкой добавил: – Но в целом она хорошо справляется.
Из этого снисходительного замечания Петр Ильич сделал вывод, что Катя проявила немало такта, стараясь завоевать симпатию пасынков. По-видимому, она станет хорошей спутницей для Левы.
Проведя две недели в компании племянника и закончив эскизы новой симфонии и фортепианного концерта, Петр Ильич уехал к Николаю в Уколово. Путешествие выдалось утомительное, ибо пришлось ехать восемьдесят верст на лошадях по жаре. Да и из Курска, чтобы не ждать поезда, он предпочел нанять коляску. Однако вокруг расстилалась настолько поразительно роскошная местность, что усталость забывалась.
Вместо Николая с Ольгой, которые уехали в Курск по делу, Петра Ильича встретил Модест. Он заметно похудел от поста в Оптиной пустыни, но своим пребыванием среди монахов остался доволен.
– Самые благоприятные условия для работы, – воодушевленно рассказывал он. – Особое впечатление производит сознание, что я живу в местах действия «Братьев Карамазовых». Жители пустыни много мне говорили о прототипах героев романа, в том числе старца Зосимы. И знаешь, личность Зосимы далеко не идеализирует старца Амвросия. Последний даже гораздо выше. Подумать только, еще два года назад я бы застал этого изумительного человека в живых!
Петр Ильич и сам не прочь был бы пожить в Оптиной, да все как-то не складывалось.
Коля с Ольгой вернулись к вечеру, обрадовавшись своему неожиданному гостю. За прошедшие годы братья сохранили нежную привязанность друг к другу, но им так редко удавалось видеться.
***
К возвращению Петра Ильича дом стараниями Алексея приобрел кокетливый вид: масса цветов в саду, дорожки, новые заборы с калитками.
Инструментовка Шестой симфонии, которая так быстро и увлеченно сочинялась, почему-то давалась с трудом. Двадцать лет назад он писал, не задумываясь, и выходило хорошо. Теперь же стал труслив, не уверен в себе. Целый день сидел над двумя страницами, и все выходило не то, что хотелось. И все же медленно, но верно, работа продвигалась.
Едва закончив инструментовку, Петр Ильич принялся за четырехручное переложение, торопясь завершить работу к сентябрю. Он страшно уставал, зато к середине августа все было готово. А несколько дней спустя, когда он собирался в Петербург по делам концертов Музыкального общества, пришло известие о смерти Апухтина. Несмотря на то, что Петр Ильич давно ожидал эту смерть, было жутко и больно. Сколько лет прошло с тех пор, как познакомились они в Училище правоведения… Казалось, целая вечность. В последние годы они мало общались, но память о былой дружбе заставляла болезненно воспринимать известие.