Музыка души
Шрифт:
«Мучась этим, Вы портите мне счастье заботиться о Вас и как бы указываете, что я не близкий человек Вам; зачем же так? – мне это больно…»
До чего же эта женщина была добра, щедра и деликатна! Ее поддержка, вытащившая его из глубин отчаяния, заставила еще больше задуматься о Боге. Душа Петра Ильича раздвоилась: умом он все-таки никак не мог принять догматы какой бы то ни было церкви, но воспитание и вложенные с детства представления заставляли невольно обращаться к Христу.
Братья устроились в Кларане, наняв относительно дешевое жилье на вилле Ришелье, откуда открывался необычайно красивый вид
Успокаивали и новости из Москвы: Рубинштейн уверял, что он может отдыхать и лечиться, сколько понадобится – место в консерватории останется за ним.
Вот только ситуация с Антониной отравляла настроение. Модесту, сопровождавшему ее к Ипполиту, невестка показалась хорошим человеком, и он выражал надежду, что, если ее немного перевоспитать, она могла бы стать Петру Ильичу неплохой спутницей жизни. От одной только мысли об этом ему сразу становилось плохо, о чем он тут же и написал брату, прося забыть подобные надежды.
А больше всего мучила мысль, что родные презирают его за слабохарактерность и глупость. Ведь, положа руку на сердце, во всей истории виноват был он один – он сам поощрил влюбленную девушку, сам довел ситуацию до женитьбы. Он совершил безумный поступок, а братья теперь расхлебывали его последствия.
Их тщательно продуманные планы смешала Александра. Из письма сестры Петр Ильич с ужасом узнал, что покинутая супруга поселилась в Каменке и обласкана там всеми обитателями, начиная с Саши. Более того, сестра отругала его за жестокость к бедной женщине и надеялась на их воссоединение. Стало абсолютно ясно, что Антонина так ничего и не узнала, и Петр Ильич написал ей сам, расставляя все точки над «i». А заодно – и Александре, посыпая голову пеплом, обещая всячески материально обеспечить жену, и одновременно пытаясь вызвать у сестры жалость:
«Пусть ты права, что у нее доброе сердце, пусть я кругом виноват, что не умел оценить ее, пусть это правда, что она любит меня, - но жить с ней я не могу, не могу, не могу. Требуй от меня, какого хочешь, удовлетворения для нее; по возвращении в Россию, я буду ей давать две трети моих заработков, я скроюсь в какую угодно глушь, я готов сделаться нищим, словом, что угодно, – но, ради Бога, никогда и не намекай мне, чтоб я возвратился к Антонине Ивановне».
Присутствие Антонины в Каменке означало невозможность бывать там самому. Более того, все – даже дети! – были уже в курсе и осуждали его. Мысль о том, что Каменка потеряна навсегда, была невыносима.
Первой сдалась Антонина: написала, что ей теперь все равно, и пусть он делает, что хочет, она не будет препятствовать, и вообще не собирается становиться для него обузой.
Наконец, Саша уступила и признала необходимым удаление невестки из Каменки. Безмерно любившая брата, она не хотела становиться для него причиной беспокойств и нового нервного срыва.
Глава 11. Новый этап
В Швейцарии Петр Ильич пробыл недолго, решив, что путешествие в Италию прекрасно развлечет его и даст возможность все забыть и развеяться. Однако
Брат всеми силами старался развлечь его, таскал по выставкам, галереям, историческим памятникам, благо в Риме они встречались на каждом шагу. Поначалу прогулки только утомляли Петра Ильича, но постепенно он втянулся и начал восхищаться грандиозностью и красотой дворца Цезарей, живописностью и богатством истории города. Все это было столь величественно, прекрасно и громадно! К тому времени, как братья покинули Рим, Петр Ильич почти полюбил итальянскую столицу.
Венеция восхитила еще больше, хотя и немного разочаровала своей дороговизной. А главное, наконец-то вернулось стремление к работе, которая всегда была для него лучшим лекарством, и Петр Ильич усердно взялся за «Евгения Онегина», заканчивал Четвертую симфонию, готовил переводы по просьбе Юргенсона. Он настолько пришел в себя, что мог наслаждаться театром, и в Венеции они с братом постоянно ходили в оперу.
Единственное, что здесь раздражало – это продавцы газет, повсюду кричавшие о турецкой победе. Почему они не сообщают о реальных русских победах, а привлекают покупателей вымышленными турецкими? Почему в Европе так ненавидят Россию? Однажды Петр Ильич не выдержал и, поймав одного из газетчиков, начал ему выговаривать:
– Ma dove la vittoria?! [20]
Оказалось, под победой тот разумел турецкое известие о какой-то рекогносцировке, где несколько сот русских будто бы были побиты.
20
Да где же победа?! (ит.)
– Так разве ж это победа? – продолжил Петр Ильич грозным тоном.
Ответ газетчика он не очень понял, но кричать о победе тот перестал. А на следующий день, когда Петр Ильич проходил мимо, он поклонился и крикнул вслед:
– Grande combattimento a Plevna, vittoria dei russi! [21]
Это была, конечно, неправда, но Петра Ильича глубоко тронуло проявление деликатности простого газетчика. Когда же закончится, наконец, эта ужасная война! Война, в которой такие относительно ничтожные результаты добыты столь ужасной ценой!
21
Большое сражение в Плевне, победа русских! (ит.)
Пару недель спустя, когда были улажены формальности с получением паспорта, из Москвы прибыл Алеша. Ни разу не бывавший за границей, не знавший ни одного иностранного языка, он, однако, совершил переезд спокойно, будто опытный путешественник. Этот парень не терялся ни при каких обстоятельствах. Он тут же принялся делиться впечатлениями от поездки:
– А дома-то в Вене куда хуже московских. Да и вообще Москва не в пример лучше.
Столь снисходительный комментарий весьма повеселил Петра Ильича.