Музыка души

Курлаева Анна Владимировна

Вечером Петр Ильич вместе со всеми выехал сопровождать тело Рубинштейна в Москву. Чувство незаменимой утраты сменилось вопросом: «Как теперь быть?» Пробудилось тяжелое сознание, что все ждут от него решающего голоса, что он наследник дела Рубинштейна и должен стать во главе его. Но исполнить этот долг означало бросить сочинение, потому что совместить общественного деятеля и художника Петр Ильич был не в силах. Ни за что на свете он не мог отказаться от творчества. Но осознание осиротевшей беспомощной консерватории, столь близкой его сердцу, заставляло мучиться угрызениями совести и упрекать себя в бездействии.

Как

нарочно, именно в этот момент Надежда Филаретовна сообщила, что почти разорена. Хотя со свойственной ей деликатностью она старалась уверить, что в ее миллионном разорении его пенсия ничего не значит, и просила даже не упоминать об этом, злоупотреблять ее добротой не хотелось. По всему выходило, что придется вернуться в консерваторию, как бы противно это ни было.

Поприсутствовав на прощальном вечере, где говорилось много пышных, но, в сущности, пустых речей, Петр Ильич уехал в Петербург в убитом настроении. В столице он нашел Александру с мужем и старшей дочерью. У Саши образовались два серьезных нарыва, которые пришлось разрезать. И теперь она была страшно слаба, едва говорила и двигала руками. Созванный консилиум врачей заключил, что опасности для жизни все-таки нет.

– У Александры Ильиничны камни в печени, – сообщил один из врачей расстроенным родственникам. – Пока они не пройдут, она будет ужасно страдать. Тем не менее большой опасности болезнь не представляет.

Хорошо ему было говорить, что нет опасности – а каково смотреть на измученную бледную Сашу!

– Ей следует поехать в Карлсбад на воды – это единственное средство исцеления.

С этим заключением врач откланялся. Петр Ильич с Львом Васильевичем растеряно переглянулись. Конечно, хорошо бы так и поступить. И Тане, измученной волнением и страхом за мать, полезно было бы сменить обстановку. Но как отправиться в путь, когда обе так слабы?

На следующий день им нанес визит Трубецкой, тоже оказавшийся в Петербурге.

– Отец мой умер, оставив дела в невообразимом расстройстве, – печально сообщил он. – Я перешел на гражданскую службу, получаю жалование в шестьсот рублей. Но надеюсь, в будущем дела мои поправятся.

Лев Васильевич сокрушенно покачал головой:

– Вы понимаете, что не сможете жить на такие деньги? Я не могу дать за Таней более трех тысяч. А между тем, она непрактична и избалована.

– Обещаю, что приложу все силы, чтобы обеспечить мою жену всем необходимым! – горячо заверил Трубецкой.

– А я постараюсь быть разумной и экономной хозяйкой, – в свою очередь пообещала Таня.

Их взаимная любовь после годового испытания оказалась твердой и прочной. По-видимому, следовало сделать все, чтобы ускорить их соединение. Если бы только не было так страшно за их будущее!

На Фоминой неделе состоялась помолвка. Таня немедленно поправилась, повеселела, вся прямо-таки лучилась счастьем. К сожалению, праздничная суета губительным образом сказалась на Саше. У нее начались новые припадки и страшные боли в печени. Она кричала так, что невыносимо было слышать. Когда же наступило улучшение, на нее напала тоска по детям, оставленным в Каменке, и поездку в Карлсбад отменили. Состояние здоровья не давало ей немедленно вернуться домой, и Саша попросила брата:

– Петичка, езжай в Каменку – хотя бы отчасти заменишь детям отсутствующих родителей. Я чувствую, как они там тоскуют.

Конечно же, Петр Ильич не мог не исполнить просьбы сестры. По дороге в Каменку он

заехал в Москву – узнать, как обстоят дела. Уж лучше бы он этого не делал! На него тут же навалились со всех сторон, дружным хором убеждая принять пост директора консерватории. Петр Ильич страшно волновался и не знал, как поступить. Отговорившись тем, что ему надо подумать, он сбежал из Москвы, терзаемый сомнениями.

Дети встретили его восторженными криками и горячими объятиями. Материнское сердце не обмануло Сашу: они действительно соскучились и были необычайно рады дяде, привезшему новости от родителей. Целый день он провел с ними. Тася поразила своей серьезностью – она сильно повзрослела и перестала быть капризным ветреным ребенком, превращаясь в милую девушку. Митя был задумчив и грустен. Боб несколько веселее, но и в нем чувствовалась тоска. Ука же весь день не отходил от дяди ни на шаг.

Вечером, когда дети легли спать, сомнения вернулись с новой силой. Стыдно было бросать консерваторию на произвол судьбы в такой час. Но с другой стороны, Петр Ильич понимал, что административная работа не для него: не сможет он сочетать эту суету с творчеством. Да и какой из него руководитель с его мягким характером? В конце концов, он решил отказаться – пусть его осуждают, пусть ругают, но он просто не в состоянии быть директором. Чтобы хоть как-то успокоить совесть, он написал Танееву, предлагая этот пост ему. Сергей Иванович с его деловой жилкой будет гораздо лучшим директором в любом случае.

Роль главы дома давалась с трудом: Петр Ильич много времени проводил с детьми, давал уроки музыки Тасе и Бобу. На работу времени почти не оставалось. И все же он выкраивал пару часов для прогулок утром или вечером. Среди природы, в одиночестве он спокойно обдумывал будущие произведения, новые музыкальные темы. Именно тогда появилась мысль об опере на сюжет пушкинской «Полтавы». Не желая снова самому возиться с либретто, а с другой стороны, не видя подходящего либреттиста, Петр Ильич решил найти готовое. Кстати вспомнилось, что пять лет назад Карл Юрьевич Давыдов собирался писать оперу на этот сюжет, да так и бросил свой замысел. Однако либретто было написано. На просьбу выслать его, Карл Юрьевич с готовностью согласился.

Кроме того, Петр Ильич задумал гармонизовать всенощную, для чего принялся тщательно изучать обиход.

***

Теплым майским вечером семья собралась за столом. Солнце заливало веранду, легкий ветерок шевелил белую скатерть. Строгая мисс Иствуд внимательно следила за поведением своих подопечных, что не мешало Тасе и Мите перешептываться и хихикать. Вдруг со двора раздался шум подъезжающей кареты. Дети встрепенулись и дружно повернулись к дверям. На несколько минут на веранде повисла абсолютная тишина – можно было слышать, как мухи летают. Пока из дома не послышался голос Александры.

– Мама! – с дружным криком дети бросились ей на встречу.

Петр Ильич поспешил следом за ними как раз вовремя, чтобы увидеть, как они со всех сторон повисли на матери, а Лев Васильевич, улыбаясь, наблюдал за этим действом.

В свою очередь обнимая сестру, Петр Ильич отметил, что она еще ужасно слаба и худа, но уже заметно ободрилась.

– Спасибо, Петруша, – благодарно прошептала Саша, пока дети наперебой пересказывали ей последние новости. – Что бы мы без тебя делали!

– А где же Таня? – удивился Петр Ильич, когда суматоха встречи немного улеглась.