Музыка Рода Человеческого

Планк Итан

В те промежутки времени, когда Глория дотошно проверяла саму себя, он любовался её детским личиком, в котором прослеживалась взрослая серьёзность. Она была предоставлена самой себе, и поначалу он боялся хоть както нарушить её настрой.

«На кого она похожа? – думал про себя Композитор,

вспоминая лучшие свои годы, проведённые с учениками.

– Её задумчивые глаза, беглый взгляд и отблеск монитора на лице. Тонкая линия губ, слегка вытянутый подбородок и едва заметные скулы».

– Какому классику ты отдаёшь предпочтение? – поинтересовался Композитор в конце этой работы.

– Не хочу

вас обидеть, мистер, но вопрос, наверное… глупый.

Мужчина изменился в лице.

– Из американских композиторов трудно кого-то выделить, потому что Америка, по сути, образовалась из выходцев европейских держав, а в школах преподают классику

Европы и России. Вы же сами знаете.

– Россия… – растягивая слово, произнёс Композитор.

– Да, Россия. Мне из русских очень нравится Прокофьев⁸.

Руки Глории опустились на клавиши и стали играть Танец рыцарей⁹, но звук в динамиках очень скоро пропал.

– Но почему, мистер? – с обидой в голосе спросила Глория.

– Что в этом может быть хорошего?

– Хорошего? – переспросила девочка. – А что может быть в этом плохого?

– Я сказал нет, Глория! Точка.

– Что же мне играть?

– Что угодно. Чимарозу¹⁰, Генделя¹¹. Хоть Бетховена¹².

– Чимарозу и Бетховена я играла на конкурсе. И если вы не забыли, в одной из своих программ я играла импровизацию на них.

Вспоминая события только что минувших дней, Глория взяла первые несколько аккордов из своей конкурсной программы. Начала она с произведения Чимарозы.

– Если бы я попросил охарактеризовать музыкой твоих родителей, ты смогла бы это сделать? – снова перебил Композитор.

Глория перестала играть и задумалась. Её посетила

странная мысль – она совершенно не помнит события, случившиеся в автобусе или рядом с ним, но прекрасно помнит каждый прожитый день в театре и за его пределами. Но почему вдруг театр, а не дом, где были мама и папа?

– Умеешь ли ты анализировать людей и выражать в музыке свою любовь, интерес и привязанность к ним? – продолжил тем временем мужчина, наблюдая за девочкой. – Скорее всего я угадаю, что маму ты любишь больше всего.

– Маму, – произнесла с непонятной интонацией Глория, затуманенно глядя на клавиши.

– Почему ты стала такой грустной?

– Вам показалось, – сухо ответила девочка, подняв глаза на камеру. – Не обращайте внимания, прошу вас.

– Хорошо, тогда ответь мне, кого из родителей ты смогла бы охарактеризовать игрой на инструменте? И главное как?

Как бы ты хотела, чтобы звучала мелодия, описывающая, к примеру, маму?

– Это довольно сложное задание. Боюсь, что я сразу не справлюсь.

– Жаль. Хотел вызвать у тебя эффект неожиданности.

Посмотреть, как сработало бы твоё воображение.

– Отца! – выпалила Глория.

– Прости…

– Я хочу сыграть мелодию, которая охарактеризовала бы моего папу Фрая!

Композитора смутило переменчивое настроение, но предпочёл никак не комментировать её выбор.

Пальцы Глории вновь легли на клавиши. С первых нот вступления Композитор узнал произведение Джорджа Гершвина «Рапсодия в блюзовых тонах»¹³,

которую она играла, не поднимая глаз, непринуждённо, но очень проникновенно.

– Я редко его видела, – тихо произнесла Глория. – Лишь с годами я стала понимать, как много он делает для меня и мамы. Его любовь мы чувствовали на расстоянии. Он именно тот человек, который с особым трепетом произносит твоё имя.

Она подняла глаза и добавила:

– Понимаете, о чём я?

Мелодия продолжала звучать и создала в тесном пространстве «кокона» неповторимую атмосферу, наполненную согласием и интимностью. Звучание, льющееся из-под пальцев Глории, было таинственным и ровным, словно вырисовывало недописанную картину из детства. Здесь не было места для пауз и замечаний Композитора. Ремни, обхватывающие её руки чуть выше локтей, привели к тому, что она несколько раз сбилась, но в этом Глория видела знак сглаживания шероховатостей своей игры.

– Я мысленно посвящала ему все свои выступления, – произнесла Глория. – Он был со мной и, наверное, понимал на расстоянии, как мне тяжело.

– Он имел на тебя такое сильное влияние? – тихим голосом спросил Композитор, стараясь не сбивать продолжавшуюся игру девочки.

– Я совсем не помню его, когда мне было года три, четыре. Он появился в моей жизни как посторонний человек, и поначалу я не могла мириться с тем фактом, что у мамы есть ещё кто-то кроме меня. Это звучит странно и смешно – мне не более пяти лет, а я уже контролирую круг знакомых моей мамы. Видели бы вы, как менялась мама при появлении моего отца. Её глаза, да и она вся словно загоралась. В ней пробуждалась жизнь. Иногда мне становится стыдно за то, что я не замечала этого и поэтому позволяла так себя вести.

– Ну, наверное, это простительно,– произнёс мужчина, пролистывая у себя на компьютере в одном из окон браузера редкие семейные фото Глории. – Ведь ты была совсем маленькой.

– Маленькой, но даже совсем маленьким, нам кажется, что мы абсолютно взрослые люди.

Повторив отрывок произведения ещё раз, руки девочки опустились.

– Когда мне было лет восемь, отца отпустили в продолжительный отпуск, и он, посоветовавшись с мамой, взял меня в свой пикап, и мы уехали в Фолли-бич¹⁴. Ему нравился джаз и госпел, помню, как в его машине постоянно звучали Армстронг¹⁵, Миллер¹⁶, Гершвин, Паркер¹⁷, Синатра¹⁸, Дэвис¹⁹. Ему безумно нравится опера «Порги и Бесс»²⁰. Он много читал про создание этого произведения, и его вдохновила история о том, как Гершвин однажды посетил Фолли-бич.

Мой отец никогда там не был. И вот однажды он приехал туда вместе со мной.

– Наверное, там очень красиво?

– Красиво, – повторила Глория с улыбкой. – Там своя атмосфера.

Глория сложила руки и опустила голову. В «коконе» отзвучала последняя нота. Композитор вздохнул, остановив свой взгляд на лице девочки.

– Может, нам стоит сменить тему? – нарушил тишину Композитор. – Как ты думаешь?

– Нет, – резко ответила девочка. – Я доиграю эту композицию.

Она играла, до конца не понимая, что с ней происходит.