Мы над собой не властны
Шрифт:
— Я хочу вам рассказать новость, — продолжил он. — И новость эта нерадостная.
Все молчали, замерев.
— Мы тут проконсультировались с очень хорошими врачами...
Эйлин поразило, что Эд способен так великодушно отозваться о докторе Халифе. Сейчас проявилось его глубинное мужество.
Он снова умолк, вцепившись в край стола. У него дрожала нога. Эйлин подумала, что он не сможет больше ничего сказать. Вот почему он упирался — хотел избавить ее от необходимости говорить об этом самой. А она его заставляла... Эйлин положила руку ему на плечо, чтобы вновь усадить.
— Видимо, у меня болезнь Альцгеймера, —
Потрясенная тишина, испуганные взгляды, потом кто-то ахнул, кто-то прижал ко рту ладонь. Фрэнк треснул кулаком по столу и немедленно забросал Эда вопросами. Джек советовал еще раз перепроверить — вдруг поставили неправильный диагноз. Эван и Келли, придвинув стулья поближе друг к другу, схватились за руки, в то же время уверяя, что помогут и поддержат. Синди заплакала. Мари сидела с несчастным видом. Рут пыталась шутить. Том выхлебал один за другим несколько бокалов вина, непрерывно продергивая салфетку меж сложенными в кольцо большим и указательным пальцем. К еде никто не притрагивался. У Эйлин не хватило духу подать сладкое. Она предложила всем перейти в гостиную и там осмыслить известие. Друзья один за другим подходили к Эду и обнимали его. Он как будто ожил, стал увереннее в движениях, словно вскрыл нарыв, давно его мучивший. Страшно подумать, сколько душевных сил ему потребовалось, чтобы так долго скрывать от всех. В своем роде настоящий подвиг.
В кухне к Эйлин подошел Джек, еле ворочая слова, словно они были ореховой скорлупой, которую он боится проглотить.
— Как ты могла? Зачем выставила его на позор?
Эйлин с трудом удержала руку, чтобы не влепить ему пощечину.
— Эд сам так решил.
— Ни один мужчина по доброй воле на такое не согласится.
Джек вышел из кухни, держа спину по-военному прямо.
Эйлин пришлось напомнить себе, что мужчины и женщины по-разному реагируют на подобные события. Сколько раз при своей работе в больнице она это наблюдала! А самые рослые и крепкие сильнее всего теряются, столкнувшись с несчастьем.
В гостиной Эд объяснял друзьям:
— Это связано с отложениями агрегатов белка бета-амилоида в головном мозге...
Обсуждая диагноз, он как будто становился сильнее; в голосе появились преподавательские интонации.
— Отложения, осадок, — растерянно повторил Фрэнк. — Я по работе с ними имею дело.
— Нарушается передача нервных импульсов, уменьшается масса мозга. Страдают его функции.
При всем том, что творилось у Эда с краткосрочной памятью, долговременная оставалась незыблемой твердыней — по крайней мере, пока. Слушая, как он с клинической беспристрастностью излагает происходящее с точки зрения нейрофизиологии, можно было бы забыть, что речь идет о нем самом. Он, кажется, радовался возможности говорить о своей болезни в абстрактном ключе. Судя по лицам, друзья оценили его бесстрашие и каждый невольно думал о том, как ужасно, что настолько творческий ум погибает из-за нелепой биологической случайности.
— Ранняя разновидность болезни — самая беспощадная, — сказала Эйлин, когда они с Мари ушли в кухню. — При ней человек теряет и память, и речь, и моторные функции. По сути, это и есть настоящая болезнь Альцгеймера, — прибавила она, помолчав, словно гордилась тем, что если уж ее мужа сгубит неврологическое заболевание, так уж самой что ни на есть высшей пробы — аристократ
Вечер затянулся дольше обычного, словно никто не знал, когда можно начинать собираться. Быть может, им не хотелось оказаться на дороге наедине с мужем или женой и своими печальными мыслями.
В конце концов Эд рассердился.
— Конца этому не будет, что ли? — сказал он и в гневе ушел спать, не пожелав друзьям спокойной ночи.
Рут изогнула бровь, и Эйлин ответила ей тем же. Рут принялась подгонять всех к выходу.
Гости попрощались и ушли. Остались только Рут и Фрэнк.
— Я догадывался, что у него не все в порядке, — сказал Фрэнк, наливая в термос кофе на обратную дорогу.
— Наверное, это бросалось в глаза.
— Никак не могу осознать, что это взаправду. В голове не укладывается.
— Я то же самое чувствую.
— Страшно, — сказал Фрэнк. — Я иногда сам о таком думаю — когда теряю ключи или забываю, где оставил машину.
У него и правда был испуганный вид. Побледневшие щеки придавали Фрэнку сходство с трупом.
— Поговори с ним об этом. Он ведь по-прежнему твой друг. Пока он все еще с нами.
— Не знаю, как и сказать-то.
— Ты начни, а там уж как пойдет.
Фрэнк вышел за дверь, приволакивая ногу и высоко подняв термос, будто фонарь. Эйлин и Рут крепко обнялись, а потом Эйлин осталась в кухне одна. Груда грязных тарелок и стаканов, остатки еды надо частью выбросить, частью — накрыть пленкой и убрать в холодильник. Никогда еще Эйлин так не радовалась, видя беспорядок в доме. Еще целый час можно возиться в кухне, прежде чем настанет время выключить свет и подняться в спальню.
В следующую субботу они сидели за столом в ленивом молчании — так всегда бывало после матчей, в которых Коннелл играл питчером. Его усталость передавалась маме и папе, словно в системе сообщающихся сосудов.
— Удачно выступил? — спросила Эйлин.
Заново отделанная кухня еще блистала новизной, и от этого казалось, что они в чужом доме.
— Нормально, — ответил Коннелл.
— Нормально! — усмехнулся Эд. — Не то слово. Скольких ты выбил?
— Тринадцать.
— И ни один бэтмен толком не отбил твоего удара.
— Зато я восемь баз отдал.
— Над точностью удара тебе надо поработать, что верно, то верно. Лупишь почем зря.
Коннелл, словно по сигналу, потер плечо.
— Но ведь нет предела совершенству! Левша, да при такой силе удара... Если будешь и дальше тренироваться, станешь грозной силой.
Эйлин ждала, когда же Эд перейдет к разговору о своей болезни. Их взгляды встретились. Эд покачал головой: все отменяется. Эйлин нахмурилась, но Эд, избегая смотреть ей в глаза, уткнулся в свою тарелку.
Эйлин кашлянула:
— Эд!
Он поднял голову. У Коннелла от усталости уже глаза закрывались. Эд встал и нежно потрепал его по волосам. Потом отошел к раковине и остановился, глядя в окно.
— В чем дело? Вы что, опять поругались?
— Нет, — ответил Эд, не оборачиваясь. — Послушай, что мама скажет.
— Коннелл, ты уже совсем большой, — сказала Эйлин. — С тобой можно разговаривать как со взрослым.
Коннелл расправил плечи.
— Можно тебе рассказывать о таких вещах, которые обсуждают между собой взрослые. Например, мы с папой.