«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!

Киселёв Валерий Павлович

Гришин пошел на КП и окликнул дремавшего у аппарата связиста.

– Гаврилов! Дай командующего.

Связист покрутил ручку аппарата, подал трубку и отошел в сторону.

– Алексей, – растормошил Гаврилов своего напарника Коробкова.

– Что? Смена?

– Нет пока. Полковник Гришин пришел, один. Спроси его насчет Героя-то.

Коробков почувствовал в голосе Гаврилова насмешливый тон и снова закрыл глаза.

Связисты изредка подшучивали над Коробковым, когда к ним приходил полковник Гришин.

Как-то в августе, после боев за Милославичи, Гришин и Коробков с его катушками

оказались одни. Вдруг показалась машина с немцами. – «Прикроешь меня – к Герою представлю!» – пообещал будто бы Гришин Коробкову. Отстрелялся он тогда от немцев удачно. Догнали они с полковником Гришиным своих, об обещании он забыл, а Коробков так и не решился напомнить ему об этом. Потом он и сам понял, что Гришин пообещал ему Героя Советского Союза сгоряча, но ребята в батальоне узнали об этом и нет-нет да и вспоминали. Когда выходили из окружения, Коробков нес мешок с наградами на всю дивизию. Их как раз получили накануне, но вручить не успели. Шел и думал, что несет, конечно, и свою награду, но не на груди, а в мешке.

– Ну, товарищ генерал, вы же обещали, что будут три «катюши», – услышал Гаврилов разговор Гришина с Крейзером.

«Катюши какие-то… О девчонках в такое время, – подумал с неприязнью Гаврилов. – И куда ему сразу три?»

– Я понимаю, что оттепель, но проехать же можно. Дорогу расчистили специально… Хорошо… Жду, – Гришин положил трубку. – Гаврилов, как придет капитан-артиллерист, сразу ко мне в блиндаж.

Под утро Гаврилов услышал шум моторов. Вышел посмотреть. Приехали три автомашины с зачехленными кузовами.

Рослый капитан, выйдя из кабины, позвал его:

– Иди доложи командиру дивизии, что прибыла батарея «катюш».

«Так вот они о каких «катюшах» говорили!» – опомнился Гаврилов, никогда их до этого не видевший, но сразу догадавшийся, что это и есть те самые чудо-машины с рельсами вместо кузовов, о которых по фронту ходят легенды, что немцы бегут от них как от огня.

А еще через час, в 6 утра, когда было еще темно, с этих машин сорвались и полетели на запад с чудовищным визгом страшные огненные стрелы.

– Вот это да! Илья-пророк позавидовал бы! – сказал кто-то из стоявших рядом с полковником Гришиным. – Смотреть-то страшно, а как же тогда там…

– С таким оружием и не победить вшивых немцев? – воскликнул Гришин. – Ну, расплата начинается…

«Катюши» дали три залпа и тут же уехали, а по всему участку фронта перед Буреломами застучали винтовочные выстрелы, в них вплелись пулеметные очереди, трассами уходя на запад и рассыпаясь у горизонта.

Каждые десять минут полковник Гришин звонил командирам полков: «Как поднялись? Хорошо. Сколько прошли? Мало! Поднять немедленно и – вперед! Почему опять залегли?» От возбуждения он часто курил. Связь с полками то и дело обрывалась, линейные исчезали в темноте один за другим, полковник Гришин ждал связи и ругался, ходил взад-вперед, то и дело выходил на воздух, но на улице все еще было темно и видны были только вспышки выстрелов да кое-где начавшиеся пожары.

Примерно через час майор Гогичайшвили доложил командиру дивизии, что батальон старшего лейтенанта Мызникова ворвался в Буреломы в центре села.

Гитлеровцы,

растерявшиеся от удара «катюш» и дружной атаки в темноте, сумели организовать сопротивление, но главные свои силы бросили против полка Гогичайшвили, а фроленковцы – 1-й батальон капитана Баранникова, – атаковавшие Буреломы с левого фланга, используя первый успех, тоже ворвались в село.

В Буреломах, раскинувшихся почти на полтора километра, бой шел едва ли не за каждый дом. Связь с атакующими батальонами то и дело рвалась, полковник Гришин нервничал, что не может, как это необходимо, влиять на ход боя. Несколько раз он порывался идти в боевые порядки, но полковник Яманов, более спокойный, останавливал его:

– Все равно наша берет, Иван Тихонович, возьмем теперь эти Буреломы, вопрос времени.

Полк майора Тарасова к 10 часам утра начал выходить в тыл противника, оборонявшегося в Буреломах. Гитлеровцы, прикрываясь огнем пулеметов, по раскисшим от оттепели сугробам начали уходить из села.

В 12 часов дня полковнику Гришину доложили, что Буреломы взяты, противник бежит. Со всем своим штабом он немедленно поехал в село.

Кое-где еще горели избы, их тушили уставшие бойцы под плач и причитания женщин. На улицах то и дело можно было видеть трупы людей и лошадей, брошенные автомашины, орудия и повозки.

Гришин увидел Гогичайшвили и Шапошникова и приказал ездовому ехать к ним.

– Ну, как, Малхаз Ираклиевич?

– Все нормально, Иван Тихонович, – ответил майор Гогичайшвили. – Плохо то, что многим дали уйти живыми.

– Преследование организовали?

– Пока нет. Люди очень устали, все-таки шесть часов боя. Пообедаем и будем немца догонять.

– Потери большие?

– Подсчитываются, – ответил за своего командира капитан Шапошников. – Раненых много. Хорошо, что затемно начали: самое простреливаемое место в атаке проскочили незамеченными. Вот какими они против нас воевали, – Александр Васильевич показал на трупы двоих гитлеровцев в кителях и в нижнем белье. – Штаны одеть некогда было.

– Пойдемте в дом, товарищ полковник, – предложил Гогичайшвили.

– Мельниченко, – позвал Гришин своего адъютанта, – всех командиров полков ко мне сюда, на совещание.

В горнице, куда вошел Гришин, пожилая женщина ножом скоблила столешницу.

– На столе спали, нелюди…

– Сильно они здесь зверствовали, мать? – спросил женщину политрук Мазурин.

– Мальчонку расстреляли, дочку учительницы изнасиловали, старика со старухой, соседей наших, тяжело поранили. А сколько всего сожрали да нагадили – хуже скотов… Курей всех поели до единой. Корову мою, кормилицу, стельную, закололи… – Женщина заплакала, вытирая кончиками платка глаза.

– Товарищ полковник, ребята немца поймали, – вошел в избу лейтенант Бакиновский, – говорит, что он командир полка. Здоровый такой фриц…

– Ну-ка, ну-ка, где он у тебя? – заинтересовался Гришин.

Ввели пленного. Очень высокий, с хорошей выправкой, типичный пруссак.

– Переводчик, спросите его: «Действительно ли он командир полка? Какой номер полка?»

– Я неплохо говорю по-русски, полковник, – сказал пленный.

– Ого, и где же научились? – с удивлением спросил Гришин.