Мы ничего им не должны!
Шрифт:
Внутри типичной студенческой харчевни, как и следовало ожидать обстановка была небогатой. Прокуренные, закопченные многими поколениями школяров низкие кирпичные своды, лавочки вместо стульев и тесно поставленные столы. Старые стаканы мутного стекла и тарелки испещренные трещинами, гнутые железные ложки, совсем как в убогой деревенской "столовке". Однако аппетитные груды отварного чернослива радовали взгляд потребителя, а шестифунтовые хлебы, разрезанные на четыре части, весомо подкрепляли обещание рекламного плаката. Все говорило о том, что здесь место, куда приходят утолить голод, а не пиршественная зала, нарядная и предназначенная для утех чревоугодия. Не принято тут и долго засиживаться, а следовательно меньше риск для таких гостей, как Сашка С Фигнером наткнутся на "ряженного" полицейского. Не то, что бы их тут восторженно приняли, но обслужили наравне с остальными клиентами. Разве, что только хозяин вежливо попросил "оборванцев" сесть в дальний уголок, вести себя потише и не задевать посетителей.
– Не иначе решил месье, поди мастеровшина гуляет с получки? – предположил Самойлович, – Один раз в месяц пожалуй можно сюда наведаться…
Без устали снуют между рядами столов половые в засаленных фартуках, все они заняты, все необходимы, ни один праздно не стоит. Кушанья однообразны – но это кому как, после долгой тяжелой дороги самое то, лишь бы горячее "с пылу с жару" и пожирнее. Вечный картофель – пища бедняков составляет основу и главный гарнир. Пусть не останется
– Мясо нынче дешево, может быть на лошадей напал мор? – пошутил Самойлович, глядя как его напарник жадно поглощает отбивную, но Сашку таким примитивным приемом уже не проймешь…
Что еще нужно человеку для счастья после длительной и тяжелой дороги, когда одежда пропиталась пылью, все тело невыносимо чешется, а про волосы уж лучше и думать… Баня… как много в этом слове для сердца путешественника во все времена.
Ну конечно же они, Сашка и его отец-командир прибыли из "чистой" России, где якобы даже у последнего бедного мужика баня в хозяйстве имелась, в "грязную" Европу, где сроду о гигиене никто не беспокоился. Вот только авторы этого мифа, все эти "лизатели попы" с научными степенями, скромно умалчивают, что для русского человека из народа у "элиты" среди прочих оскорбительных кличек – быдло, холоп, плебей, хам, существовала и такая – "чумазый". И если "быдлом" народ к началу ХХ века, особенно после революции 1905, года называть почти перестали, это поганое словечко отечественная интеллигенция возродила из небытия только после горбачевской перестройки, то "чумазые" успешно дожили до 1917 года. К великому сожалению, это прилагательное отражало реальное состояние дел, баня у крестьянина – признак зажиточности в центральных губерниях, где бесплатного строевого леса и дров не найдешь днем с огнем. За срубленную же в помещичьем или казенном лесу палку можно можно было без проблем отправится в увлекательный тур по сибирским курортам, а уж "палок" – батогов, или позднее "лозы" отвесят бы в любом случае щедро. Отопление жилища "по черному", столь широко распространенное на селе вплоть до начала ХХ века, сводило на нет любую попытку поддержать "чистоту", даже если бы мифические бани действительно имелись в каждой крестьянской семье. Доводилось Александру и не раз ночевать в "курный" избах, там хоть три раза в день мойся, один черт останешься в итоге чумазым. Сажа лезет в глаза, ноздри, волосы, противно скрипит на зубах, оседает на одежде и белье – все это необычайно "пользительно", по мнению некоторых российских знатоков старины. На недельку бы этих краснобаев с телевидения засунуть в такой дом, пусть приобретут "заряд здоровья" на всю оставшуюся жизнь, а вместе с ним и трахому в придачу. Глазные болезни среди нижних чинов еще не стали острой проблемой для российской императорской армии, поскольку целевой стрельбе людей практически не обучают. Позднее, ближе к ХХ-му веку придется формировать в полках особые "трахомные" роты и команды…
Отвлеклись мы немного от темы, а как же обстояло дело с "банным вопросом" в Париже? Да точно так же как и в Москве, ив Санкт-Петербурге – пожалуйста к вашим услугам многочисленные общественные бани. Подобные заведения существовали в городе давно, еще с незапамятных времен. Любят у нас навешивать ярлыки на народы в целом, по французам обычно вспоминают какого-то короля Людовика N-ного, успешно загадившего Лувр… Если данный монарх-засранец и мылся два раза в жизни, то совершенно не факт, что все его подданные поступали точно также.
Самым знаменитым из этих заведений были Китайские бани, которые с 1792 по 1853 годы находились в доме номер 25 по бульвару Итальянцев. Центральная постройка в виде пагоды стояла в глубине двора, а на бульвар выходили два флигеля, соединенные крытой террасой. Помимо самих бань в том же здании работали кафе и ресторан. Вот впечатления русского посетителя Китайских бань П.А. Вяземского: "Первою заботою моею было пойти в китайские бани на бульваре. Славно! Вымазали мне голову какою-то яичницею с eau-de-Cologne, намазали тело каким-то благовонным тестом, после намылили неапольским мылом, взбитым горою, как праздничное блюдо la cr`eme fouett'ee, все это с приговорками французскими, объясняющими мне, qu" on me faisait prendre un bain de voyageur, что мне устраивают баню для путешественника. Все эти припарки и подмазки стоили мне около десяти франков, а простая водяная баня стоит около трех". В Китайских банях желающим предоставляли даже кровать с теплым постельным бельем – для отдыха после омовения. Кроме того, можно было заказать прохладительные напитки или кофе, не выходя из воды: их доставляли клиентам прямо в ванну. А вот "девочек" похоже клиентам не предлагали, по крайней мере все источники об этом щекотливом моменте умалчивают. В атмосферу восточной неги погружались и клиенты Турецких бань, которым предлагались "ароматические курильницы", "розовое масло из Сибариса" и "притирание Аспазии". Омовения происходили под музыку, вода текла из серебряных кранов, еда и питье подавались при желании клиента непосредственно в ванну, "столом" служила подставка красного дерева, которую клали на края ванны. Сами ванны были мраморными, их дно устилали белоснежной простыней. Приняв ванну, посетитель звонком вызывал слугу, который подавал ему специально подогретый халат, заменявший полотенце.
Хотелось бы побывать по примеру основателя Русского исторического общества в таких экзотических местах, но избранный Самойловичем "имидж" накладывал весьма значительные ограничения. Если посещение обычных горячих бань стоило от 1 до 3 франков, а чуть более комфортабельных бань Вижье – 4 франка, то восточные роскошества обходились гораздо дороже – до 20 франков. Это для людей состоятельных, а что же оставалось на долю остальных?
Горячие бани "для простого народа" нередко располагались на барже, пришвартованном к причалу, так проще и дешевле – бесплатная речная вода рядом. По некрутой лестнице и изящному мостику клиенты переходили с берега, засаженного цветами и плакучими ивами, на судно – своего рода "плавучую виллу". Здесь каждый мог принимать ванну в отдельном или общем помещении в зависимости от толщины кошелька. Ковров, зеркал и вышколенной прислуги нет и в помине, но так ли уж нужны все эти излишества? Выпивка, закуска – всегда к услугам моющейся публики, можно даже было и основательно подкрепится обедом.
После трех дней отдыха они приступили к "делу", ради которого и проделали столь необычное путешествие. Фигнер где-то раздобыл плохонькую карту города, все же лучше чем ничего, и принялся отмечать возможные места, где с разной вероятностью можно было встретить "Его". По имени, фамилии, и даже по прозвищу императора Франции они еще в дороге условились не упоминать никогда в деловых разговорах, мало ли кто из местных случайно подслушает. Говорили всегда или "Он", или "Наш", сторонний человек вряд ли поймет о ком конкретно идет речь. Лист бумаги потихоньку заполнялся различными квадратиками, прямоугольниками и стрелками, привычкой рисовать схемы капитан видимо заразился от своего напарника. Лувр, Мальмезон, Тюильри, Фонтенбло, Елисейский дворец, улица Шантерейн, где до сих пор в некоторых домах проживают многочисленные родственники и земляки "корсиканца", и еще, и еще… мест, где в теории можно застать императора в Париже и его окрестностях немало.
– Не то брат, все не то…, к лешему сии дворцы. Я слово Барклаю дал, что никто из родни "Его" от наших с тобой рук не пострадает… – процедил сквозь зубы склонившийся над планом города Самойлович, – Ловить этого черта надобно или в пути, или в разных присутственных местах. Должен же "Он" появляться в посольствах, Главном Штабе, министерствах, Военной школе, да и в Опере хоть изредка?
– А если… – попытался было спросить Сашка но напарник его тотчас упредил ответом.
– Охранников, прислугу, военный конвой, чиновников – ради бога, за этих нам ничего государь не скажет. А ежели часом отправим на небеса заодно с "Ним" еще и кого из маршалов или генералов, так только дополнительная благодарность выйдет.
На практике все оказалось намного сложнее, так почти все перечисленные дворцы, дома и резиденции императора хорошо охранялись. Собственно на эти задачи и "тратилась" почти вся более-менее квалифицированная парижская агентура Фуше, поскольку об условии поставленном Александром Первым Барклаю французы не знали. Всех лиц, кто имел хоть косвенный "доступ к телу" тщательно проверяли до седьмого колена и держали под неусыпным наблюдением, плюс сами соглядатаи следили еще и друг за другом. Поэтому попасть хоть в одно из вышеперечисленных мест без длительной подготовки и наличия связей среди ближнего окружения Наполеона было абсолютно нереально. Пока об этом обстоятельстве неопытные террористы еще не знали, на начальном этапе операции Фигнер мыслил порой категориями 1800-го года, когда первого консула можно было запросто застать гуляющим на бульваре. Все эти скучные, но столь важные технические детали им еще предстоит выяснить, осознать и "принять к сведению", на это занятие уйдут как минимум две недели из оставшегося скудного запаса времени. Механизм подготовки к войне уже давно запущен и до июня 1812 года остались считанные месяцы.
Но все это будем потом, а пока… пока, на следующий же день случится с ними странное происшествие, которое по началу совершенно не оценили по достоинству. У Самойловича была "нехорошая" привычка, время от времени менять конспиративную квартиру, просто так – "на всякий случай"…
Октябрь в этом годы выдался на редкость холодным для Европы, вот пожалуйста и первый снег к вашим услугам, все одно к обеду белое пушистое покрывало растает, но с утра у парижских гаменов появилась отличная возможность поиграть в снежки. По окраине одного из предместий тянется, маневрируя между лужами маленькая процессия: Александр, загруженный разным барахлом, за ним Фигнер, тоже не с пустыми руками идет и поодаль от них шагов за двадцать какой-то нищий старичок, увязался за ними от старой квартиры, которую они снимали в предместье Ла Виллет. По началу на этого безобидного с виду дедушку не обратили никакого внимания. Опыта работы с французской тайной полицией и ее филерами у них в ту пору еще не было. В этот ранний утренний час прохожих на встречу попадалось немного, откуда им взяться, да еще и в воскресенье в придачу, поэтому каждый встреченный по пути человек невольно "лез в глаза". Бедно одетая девушка-подросток бережно несет обмотанный тряпками горшок, вероятно завтрак для отца или может старших братьев – многие парижские рабочие так и питались, кто-то из детей или родственников доставлял им горячую пищу прямо в мастерскую, в цех или на стройку. Видно, что девица замерзла, зябко кутается в старую рваную шаль с чужого плеча, губы синие… Александру эта молоденькая представительница женского пола показалась вполне симпатичной, а может он просто посочувствовал бедняжке, его самого осенний холодок пронимает до костей, тонкая суконная куртка без подкладки ни черта не греет, только "видимость" такая одежда создает. А вот появились и те, кому не холодно даже в это промозглое осеннее утро. За девчонкой хвостиком тянется, временами отпуская в ее адрес сальные шуточки компания модно "с претензией на шик" и тепло одетых молодых "хлыщей" рыл эдак в пять. Удивительное дело, что же потеряли представители "золотой молодежи", скорее всего богатые студенты или светские бездельники на издавна славящейся криминальными нравами окраине Парижа? Не часто встретишь эту публику в рабочих предместьях, обычно они пасутся в престижных кофейнях Латинского квартала, изображая парижскую "элиту" – местный бомонд. В эпоху, о которой мы повествуем, элегантный щеголь состоял из большущего воротника, огромного галстука, часов фальшивого золота с многочисленными брелками, трех разноцветных жилеток разных размеров, одетых одна на другую, но непременно так, чтобы красный и синий жилет приходились снизу, затем шел далее фрак оливкового цвета, с короткой талией и длинными заостренными фалдами, украшенный двойным рядом тесно насаженных серебряных пуговиц, доходивших до плеч, потом шли панталоны оливкового цвета, но посветлее. В главной детали одежды, фраке – почти точной копии армейского мундира, имелось бесконечное множество лампасов по швам, всегда нечетных, от одного до одиннадцати, но за эту границу считали невозможным заходить. Прибавьте к этому короткие сапожки с железными скобками на каблуках, высокую шляпу с узким бортом, волосы копной, громадную трость и разговор, пересыпанный похабными каламбурами. В заключение – шпоры, усы и баки "военного образца". В ту эпоху усы были принадлежностью статских, а шпоры – принадлежностью пешеходов. Провинциальный пижон носил шпоры длиннее и усы молодцеватее столичного франта, но был некий "средний уровень", которого придерживались все "денди". Шпага не перевязи через плечо – как положено, не хватает только соответствующего ордена в петлице квазимундира – "За половые заслуги" надо полагать. Такого кадра и за боевого офицера принять можно по ошибке, но сытая и холеная морда диванного светского "льва" выдает с головой. Пальто согласно общей моде во Франции не носили, а в подражание военным в ходу были шинели различных фасонов, порою весьма странных. И в довершение картины: "Ехали бояре с папиросками в зубах, местная полиция на улице была…". Смолят вовсю господа студенты недавно вошедшие в моду испанские "самокрутки", единственный существенный трофей наполеоновских вояк, вывезенный из одной южной, но непокорной страны. После сытного табльдота очень приятно затянутся ароматным контрабандным табачком, импортированным из далекой Вирджинии.