Мы родились и жили на Урале–реке...
Шрифт:
местного адвоката Долматова. Темноглазая красавица признавалась одной
из самых активных в городской молодежной организации. Девушка и
юноша, наверное, нашли что - то общее в своих взглядах. Стали часто
встречаться. И не только после учебных занятий. Вечером иногда заходили
в читальный зал посмотреть свежие газеты или в клуб послушать доклад о
том, как «живет рабочая молодежь в капиталистических странах».
Василию, однако, больше нравились не
прогулки по улицам города, когда с девушкой можно было вести простые
разговоры.
22
Тяжелые времена к середине десятилетия, кажется, заканчивались. В
родном городе, как и во всей стране что-то серьезно менялось в лучшую
сторону, по мнению многих. Василий предсказывал братьям будущую
счастливую жизнь и успешные дела (результат бесед с Зоей). Вспоминал
недавно умершего Ленина, имя которого часто повторяли ораторы на
митингах и собраниях. Но старших братьев политика не интересовала. У
них были свои, нужные дому и семьям дела. Ранней весной Иван и Степан
вновь уехали из дома. Недалеко от Новенького, в Широкой лощине они
распахали большой участок: «...пусть каждый займет и обработает свою
долю».
Рядом находилось небольшое озеро, где мой будущий отец иногда
ставил сети и ловил «мелочь» ( плотва, окунь, язь и пр.) для кошки или
небольшой ухи.
Вслед за ним на бахчу отправилась мама с детьми: она не хотела
оставаться в тесном доме. Жизнь в поле была привычно тяжелой: с утра до
вечера все заняты делом. Работа находилась для каждого... Даже для
малолетней дочери. Она стала нянькой при болезненном брате: забавляла,
успокаивала, переодевала, кормила укладывала спать и пр. Отец, однако,
решил, что у девочки остается «лишнее» время, и ее нужно обязательно
занять «настоящим делом»: он привез из города небольшую мотыгу,
сделанную специально для Шуры. Теперь дочь копалась на своем участке
рядом с семейной «лачужкой». Так начиналась трудовая жизнь моей
сестры, – жизнь, о которой позже она вспоминала со слезами на глазах , с
чувством горечи и обиды в душе.
Мама не могла заниматься делом в полную силу. Хотя прошло около
двух лет после смерти младенцев-двойняшек, она еще не пришла в себя:
постоянно вспоминала их выразительные темные глаза и нежные щеки,
мягкие пальчики и пухлые ножки. И продолжала задавать себе
мучительные вопросы, на которые, как и раньше, не находила ответов.
73
Но все же на бахче мама чувствовала себя
чем дома. Ее радовало, что три-четыре месяца она будет находиться рядом
с мужем и детьми. Пожалуй, именно здесь, в поле, мама видела в себе
самостоятельную и настоящую хозяйку. Дома она уставала от постоянного
многолюдья и душной тесноты, когда нельзя ни поговорить с мужем и
детьми, ни отдохнуть в своей комнате. Да и можно ли было назвать
комнатой тот угол, в котором ютились и взрослые, и дети?.. На бахче
всегда царили спокойствие и свобода, дела исполнялись неторопливо,
каждая вещь на своем месте, никто ее не тронет. В жаркий полдень можно
полежать в холодке. И работа совсем не в тягость, когда над душой никто
не стоит. «В охотку» иногда занималась прополкой арбузов и дынь,
постоянно – сбором вороняжки (черный паслен), ухаживала за коровой и
теленком, забавляла маленького сына и пр.
Отец, привыкший постоянно «исполнять дело», просыпался рано, еще
до восхода солнца и сразу же приступал к привычной для него работе на
земле. Как некогда дед, на две-три недели он уезжал в луга и в степь:
нужно было накосить сена для скота, договориться с полещиком о дровах,
набрать терна (его замачивали в больших бутылях или сушили на крыше
база ) и ежевики (для варенья); иногда привозил грибы, но родственники и
знакомые никогда не решались пробовать их, так как не умели отличать
ядовитые от съедобных. Следует сказать, что многие уральцы не
признавали грибы как продукт, относились с нескрываемым отвращением
к «этой мужицкой еде» и с удивлением смотрели на тех, кому нравились
грибные блюда. Помнится, на чердаке нашего дома два десятилетия
хранилась связка сушеных грибов, но даже в трудные и голодные годы
Отечественной войны никто в нашей семье не выразил желания
попробовать их....Плохо? Хорошо? Не могу ничего сказать – ни в
осуждение, ни в оправдание вкусов людей.
Иногда на бахчу приходили (или приезжали на попутной подводе)
младшие братья. Их всегда сопровождал радостный шум, они
рассказывали смешные и грустные истории из городской жизни, новости о
машинах (неожиданная любовь Саши) и неизвестных молодежных
«ячейках» (знакомых Василию). Домашняя жизнь и бахчевые заботы
младших братьев не интересовали. Но они с удовольствием уничтожали
сладкие астраханские арбузы и душистые бухарские дыни. Иван видел, что
у молодежи идет своя, особая, непонятная ему жизнь Слушая их «сказки»,