Мы родились и жили на Урале–реке...
Шрифт:
из братьев теперь думал о своей самостоятельной жизни, когда надежда –
лишь на собственные силы, знания и опыт, на капризную удачу и
трудолюбие жен. Серьезно работать мои родственники, бесспорно, умели,
особенно когда дело касалось благополучия родного дома. А вот с удачей
дело обстояло намного сложнее. Она, кажется, отвернулась от них.
Особенно трудно приходилось моему отцу: он не мог разобраться в «этом
чертовом запутанном» мире, так как многие
жизнь, от которой невозможно было отказаться. Радостные, счастливые
дни прошлого не забывались. Но родное слово «казак» слышалось теперь
редко. Чужие люди превратили его в бранное: «Казаком был твой дед, отец
– сын казачий, а ты – хрен собачий». На улицах города старики-Горынычи
не решались появляться в царской форме, с традиционной фуражкой на
голове. На улицах не звучали песни, прославлявшие мужество уральцев и
их участие в сражениях и походах. Советская власть настойчиво и жестко
требовала забыть славную, героическую («позорную», по ее мнению)
историю Войска.
На собраниях и митингах («сборищах», – как говорили уральцы )
восторженно и обещающе гремело под грохот барабанов и рев медных
труб: «Мы наш, мы новый мир построим... Кто был ничем, – тот станет
всем». Какой-такой «свой» и «новый мир»? Как «стать всем»? – мой отец и
его братья не знали. На бывшем проспекте часто раздавались радостные
крики. Там молодые энтузиасты, «комсомолисты» с рабочих окраин
80
приветствовали партийных руководителей города и губернии (округа? или
области?.).
1
Впрочем, шумные сборища на городских улицах и площадях отца
почти не интересовали. Его беспокоили свои хозяйственные дела, к
исполнению которых он привык относиться добросовестно.
В середине 20-х годов местная газета часто публиковала списки
злостных неплательщиков налогов. Среди многочисленных фамилий отец
находил своих знакомых (Бокаушин, Ларшин, Суетин, Шапошников и др.).
Вспоминая недавнее прошлое, он старался не шутить с властью, вовремя
относил в контору деньги. Неохотно, заставляя себя, но все же платил
аккуратно налоги, поскольку спокойствие и благополучие семьи отец не
хотел подвергать ни малейшему риску.
…Поздней осенью состоялся серьезный разговор братьев о
наследстве. Впрочем, о каком-таком богатстве, оставшемся после смерти
родителей, можно было говорить? Его никогда не было. Братьям досталось
обычное для казаков среднего достатка наследие: дом, двор с постройками
да несколько машин(плуг, косилка, грабли и др.).
Отец
наличными: знал, что лишних денег у Степана и Александра, остающихся
в доме, никогда не было. И вряд ли появятся в ближайшее время. Но долго
ждать решение братьев отец не мог: мама, уставшая от шума и беспорядка
в общем доме, более настойчиво, чем прежде, уговаривала отца поскорее
начинать свою жизнь.: ведь они ожидали появление нового младенца и
жить с тремя детьми в родительском доме было бы невозможно. Мама
всегда приветливо и спокойно относилась к каждому деверю, не ссорилась
с невестками. Однако желание иметь отдельный дом было так сильно, что
она решила не отступать от своего Семеныча и требовать быстрого
выполнения главной своей просьбы. Вообще-то, она редко что-либо
просила (особенно для себя), но здесь проявила редкую настойчивость. Да
и отец тоже думал о своем отдельном доме и собственном хозяйстве. «Уже
не молодой, чтобы все время колготиться в общей избе»,– говорил он.
На заседании «домашнего совета» отец предложил план получения
своей доли: он решил взять часть двора вместе с базами и баней. Рабочий
инвентарь должен остаться общим. И каждый может пользоваться им
когда захочет. Братья согласились со словами старшего: «Иначе, когда все
без денег, как делиться?».
Илларион принял это решение спокойно, даже равнодушно, так как
уже не чувствовал внутренней связи с родным домом и хозяйством:
«чистый конторщик», он не хотел копаться в земле и ему не нужны были
плуг и пр. Младшего (Александра) больше, чем дом и хозяйство,
81
волновали жена и машины, и он не задумывался над тем, что предложил
Иван, и на каком этаже будет жить: «Со временем все наладится... как-
нибудь». Не забыли братья свою единственную сестру: собрали и передали
Еле деньги: «Небольшие, но других пока нет». Но не вспомнили Лизу:
«Отрезанный ломоть» Решили отправлять Василию каждый месяц «общие,
семейные рубли». Поручили заниматься этим несложным делом младшему
брату.
Кажется, ни один из братьев не считал себя обиженным и не высказал
своего недовольства. Лишь Степан болезненно ревниво отнесся к просьбе
Ивана: он не хотел отдавать ему ту часть двора, где стояли два база и баня,
держали скот, хранили сено и дрова: «Мало ли для чего еще может
пригодиться двор». Но возражать старшему брату не стал, так как знал,
что Илларион и Александр не поддержит его.