Мы родом из СССР. Книга 2. В радостях и тревогах…
Шрифт:
Отношения с сыном, как с близким и верным другом, стали проявляться, когда Коля начал разговаривать; окрепли, когда он научился читать; обнажились, когда стал футбольным и хоккейным болельщиком моей любимой команды; окончательно сформировались в школьные, студенческие и аспирантские годы. В любом возрасте, на любом этапе жизни у нас были «общие» интересы. Конфликтность, несовпадения возникали, помнится, всего два раза и касались только одной стороны жизни – сугубо личной.
Это очень «ранимая» и в высшей степени деликатная область. Вторгаться в нее, тем более выступать в качестве «судьи» или «прокурора», по-моему, недопустимо. Самое многое, что может быть «позволено» – «отрезвляющий»
Такого принципа в отношении «личной» жизни не только моего сына, но и других близких людей, я старался придерживаться всегда.
…Любознательный малыш в самые ранние годы своего детства очаровывал нас своими бесконечными «почему?». От «почему котик мяукает, а собачка лает?» до «почему луна не падает?»
…Наши любимые детские книги становились любимыми и для него. Купленные или подобранные в библиотеке книги на «наш вкус», были интересными и для сына. Наши герои становились и героями сына. Наши любимые кинофильмы – веселые и грустные – одинаково увлекали и сына.
Запомнился случай, происшедший во время посещения нами летнего кинотеатра в Туапсе. Там шел фильм «Две жизни» – фильм сугубо политический. Конечно, для четырехлетнего Коли – неподходящий. Но деваться было некуда: дома оставить его было не с кем и мы взяли в собой в надежде на то, что он быстро уснет «на коленях».
Но произошло непредвиденное. Двухсерийный фильм закончился около 23 часов. Коля глядел на экран «во все глаза», словно завороженный. А когда фильм закончился, и мы сказали: «Все, Коля. Идем домой». Он неожиданно решительно запротестовал: «Хочу еще одну жизнь!» Расплакался и продолжал громко требовать: «Хочу еще одну жизнь!» Этим очень позабавил зрителей. А мы не могли найти слов утешения и убеждения сына, что фильм уже весь показали, и ни «одной жизни» больше не будет…
Еще один случай, совсем уж грустный.
По той же причине: не с кем было Колю оставить дома (мама работала в ночную смену), – мне пришлось взять его с собой в летний кинолекторий на «Пауке» (там же в Туапсе). Посадил шестилетнего Колю между двумя незнакомыми женщинами, а сам поднялся на сцену, к трибуне. И стал выступать, не сводя с него глаз. Он сидел спокойно и внимательно слушал. Но когда я уже отвечал на вопросы, увидел, что Коля вздрогнул, словно чего-то испугался, передернулся и неестественно опрокинулся на бок, на сидящую рядом женщину. Извинившись перед слушателями, мгновенно побежал к сыну. От падения его удержала одна из женщин. Взял на руки и попытался заговорить с ним: «Коля, что с тобой, что случилось?» Но он не реагировал на мои вопросы и оставался в каком-то необъяснимом состоянии, словно загипнотизированный или в беспамятстве.
В то время я уже работал секретарем горкома партии, и со мной была горкомовская машина. Я тут же позвал водителя и перенес Колю в машину. По пути в больницу к нему стало возвращаться сознание, но началась сильная рвота. Пришлось остановить машину и вынести его на воздух. Когда рвота прекратилась, быстро поехали в больницу, к дежурному врачу.
Объяснить происходящее врач не смог. Но сделал какой-то безвредный взбадривающий укол и посоветовал отвезти Колю домой и уложить спать…
Еще в лектории, на месте происшествия, одна из женщин отозвала меня на полминуты и тихо сказала: «Не иначе как „сглаз“ это у него». Я переспросил: «Как это?» Она пояснила: «Скорее всего, его сглазила одна из сидевших рядом женщин. Очень похоже. Есть такие плохие глаза».
…Других объяснений этому «ЧП» с Колей никто не дал. Сам же он, придя в себя, и дома вечером, и на следующий день повторял одно и то же: «Меня в одно мгновение
– Может, и «сглаз», – вторили мне многие, кому я рассказывал об этом тревожном случае. И мы с мамой Ниной тоже решили: «Может и „сглаз“»…
Сколько себя помню, я любил рифмовать все, что видел, что привлекало мое внимание. Помню, ехали мы с Колей поездом в Москву по железной дороге через Каменск-Воронеж. Оба любили часами стоять у окна, любоваться пейзажами, мелькающими станциями и полустанками. И вдруг на лугу увидели пасущихся коров. Было это где-то на подъезде к Чертково. И я легко срифмовал: «А на лугу у самого Чертково пасутся ненасытные коровы».
Далее коровы и целые коровьи стада попадались все чаще. Теперь уже срифмовал Коля: «По всей дороге от Чертково пасется множество коров»…
Еще в дошкольные годы Коля усаживался рядом со мной у телевизора смотреть футбол или хоккей, особенно когда играли спартаковские команды. Знал уже клич спартаковских болельщиков: «В Союзе нет еще пока команды лучше „Спартака“». Быстрее меня распознавал игроков и эмоционально реагировал на их игру.
Запомнился и товарищеский матч сборной СССР со сборной Бразилии, в которой блистал легендарный Пеле. Наша сборная была составлена на базе «Спартака». В ней тогда особо выделялся виртуозный Галимзян Хусаинов, любимец спартаковских болельщиков. Коля тоже наслаждался его игрой, но в том грустном для нас матче победила бразильская команда, вчистую переигравшая нашу сборную – 3:0.
Все старания Галимзяна Хусаинова бразильцам удалось пресечь, а справиться с Пеле наши защитники не смогли. Коля был сильно огорчен. Расстроился и расплакался. Ему тогда было не более шести. С большим трудом успокоил его: «Бразильцы сейчас лучшие в мире. Но пройдет время, и наша команда научится так же играть и побеждать и бразильцев, и всех других». Тут же рассказал, что наша советская команда за год до его рождения стала чемпионом Олимпийских игр в Мельбурне.
После этого интерес к футболу у Коли еще больше возрос. Он не только старался не пропустить ни один футбольный матч с участием «Спартака» или сборной, но и читал и перечитывал книги Н. П. Старостина, Игоря Нетто о «Спартаке», статьи в журналах и газетах, – всё, что печаталось о футболе. И этот интерес к футболу и «Спартаку» у Коли сохранился на всю жизнь…
Особую радость я испытывал, когда с годами Коля, став комсомольцем, студентом философского факультета, а со временем преподавателем философии и коммунистом, – глубоко вникал в суть политической жизни в мире и в стране, всё больше погружался в неё. Конечно, это сыграло определённую роль в последующем. В годы горбачевского плюрализма и разгула «демократического» психоза он легко разобрался в происходившем, не «заблудился», как многие другие его сверстники, в «демократическом», демагогическом словоблудии, фальши и цинизме «вождей» российской «демократии». Остро переживал и негодовал по поводу всего случившегося в нашей ещё недавно, казалось, монолитной, великой, прекрасной и могучей советской стране.
Не скрою, мне каждый раз бывает по-отцовски приятно и радостно на душе, когда многие из моих соратников-единомышленников-коммунистов, «товарищей по оружию» с добрым чувством, а нередко с известной долей доброй зависти, говорят: «Вы счастливый отец. У Вас сын – единомышленник. Вам можно гордиться им. Он достойно продолжает Ваше дело… К сожалению, наши сыновья и дочери нас, родителей, не понимают… „Блудят“ в поисках своей „правды“, своего места в жизни».
А я бесконечно горд и счастлив, что «друг мой Колька» идёт отцовским путём. Как в известной комсомольской песне: «Всё, что отцы не доделали, мы доделаем». Хорошо бы…