Мы родом из СССР. Книга 2. В радостях и тревогах…
Шрифт:
Легче было вступить в партию студенту, чем преподавателю. И потому нередко студенты, заботясь о своем будущем, о работе на кафедре, шли на любые шаги, чтобы вступить в партию, одни переходили на заочную или вечернюю форму обучения и шли на производство по рабочей специальности, хотя бы на год-два, чтобы вступить кандидатом в члены КПСС. Другие уходили в армию и, отслужив два года, возвращались в вуз уже коммунистами…
Помнится один сверх курьезный случай. Как только было обнародовано сообщение о смерти Л. И. Брежнева, на стол секретаря партбюро факультета иностранных языков
Секретарь партбюро пришел с этим заявлением к декану факультета В. И. Тхорику, а тот ко мне: «Как нам поступить?»
Я высказал сомнение в искренности студента, которого хорошо знал, но посоветовал переговорить с секретарем райкома партии. Тот в свою очередь перенес вопрос в крайком КПСС. Не знаю, обращались они в ЦК КПСС, или приняли решение самостоятельно, но ответ был однозначен: «Надо принимать…»
Впоследствии поинтересовался этим «продолжателем дела Брежнева», обещавшим отдать все силы и жизнь за социализм и коммунизм. Как я и предполагал, на рубеже 80-х и 90-х годов, когда КПСС затрещала от горбачевского «плюрализма», сей «борец» за социализм и коммунизм, вместе со многими другими, себе подобными, поспешил поскорее расстаться с КПСС, чтобы войти в доверие к ельцинским «дерьмократам»…
Я убежден, что практика приема в КПСС, сложившаяся в хрущевско-брежневские годы, была порочной. Ею нередко пользовались непорядочные люди, настроенные карьеристски, для которых партбилет был «пропуском» на желанную должность. Такие, наподобие того студента, о котором я рассказал, готовы были дать любые клятвы и заверения, искали любую «щель», чтобы пролезть в правящую партию. Идейная, коммунистическая убежденность у них была, образно говоря, на «кончике языка». И когда партия оказалась перед лицом труднейших испытаний, трусливо и подло бежали из ее рядов, как «крысы с тонущего корабля».
Дело доходило до того, что иные партийные работники, в чьей власти была «заветная анкета», открывавшая «зеленый» свет для вступления в партию, злоупотребляли этим.
В 80-е годы в КПСС и в стране было широко известно нашумевшее «дело» председателя контрольной партийной комиссии Краснодарского крайкома КПСС Карнаухова, который за «взятку» решал вопросы и приема в парию, и восстановления в партии исключенных. Другой партийный деятель – секретарь Краснодарского крайкома КПСС Тарада за взятку решал любой «кадровый вопрос», включая и вопросы награждения «нужных» лиц государственными орденами и медалями…
Да разве только этими двумя партийными руководителями творились мерзкие дела, подрывавшие авторитет партийного работника и всей партии. Справедливости ради, надо сказать, что и Тарада, и Карнаухов, и им подобные получили сполна и по Уставу КПСС, и по Уголовному Кодексу СССР.
Увлекся я, однако, этим вопросом. Хотел ведь рассказать только о том, каким трудным и сложным был путь в КПСС для нашего
Согласно Уставу КПСС в партию принимали с 18 лет. Молодежь комсомольского возраста – только через Комсомол.
Коле исполнилось 18 лет в 1975 году, когда он учился на первом курсе МГУ. Был избран секретарем курсового комсомольского бюро, а на старших курсах – секретарем комитета ВЛКСМ философского факультета.
Вопрос о вступлении кандидатом в члены КПСС встал перед Колей уже на втором году обучения. К этому были все основания: школу окончил с золотой медалью; первый университетский курс – тоже отлично; руководил школьной комсомольской организацией; являлся секретарем курсового комсомольского бюро.
Но в партбюро ему тактично объяснили, что вопрос о приеме его кандидатом в члены КПСС может быть рассмотрен только на старших курсах. Причина одна: в партию желают вступить все студенты-комсомольцы, но выделяют в год всего несколько анкет. По этой причине их отдают наиболее отличившимся старшекурсникам, так как для получения ими работы на кафедре марксистско-ленинской философии необходимо быть коммунистами.
Коля продолжал отлично учиться, руководить комсомольской организацией, летом работать в стройотрядах, активно участвовать во всей общественной жизни, и тем самым готовить себя к вступлению в партию.
И вот уже Коля на выпускном курсе. Пишет заявление, получает рекомендации факультетского бюро ВЛКСМ и двух коммунистов, знающих его по учебе и общественной работе. Приходит с этими документами в партийное бюро факультета. А там ему в самой категоричной форме говорят: «Для вашего курса выделена одна анкета, персонально для „Энского“. Оформляйте на него все документы»…
Огорченный Коля тут же рассказал об этом комсомольскому бюро. Весь его состав возмутился, и снова повторно представил кандидатуру Коли и решительно возразил против «Энского», не имеющего никаких оснований для рекомендации его в партию: «Ничем себя не проявил». Но в партбюро ответили ультимативно: «Рекомендуйте „Энского“. Никого другого партбюро принимать не будет…»
Спустя десять лет, когда Коля уже возглавлял краевую коммунистическую организацию, где-то в 1993 году, я рассказал об этом бывшим членам парткома МГУ – профессору Б. С. Хореву и доценту В. Т. Калтахчану – ученым-марксистам РУСО и членам Общественного Объединения «В защиту прав коммунистов». Возмутился, естественно, такими «принципами отбора» студентов в КПСС.
Им «крыть было нечем». Виновато смотрели на меня: «Разве могли мы знать, что произойдет с КПСС, и кем станет Ваш сын». Именно это можно было прочитать в их глазах…
«Потому, – добавил я, – и растаяла в одночасье двадцатимиллионная КПСС, что она состояла в своем большинстве из „энских“».
Конечно, не только поэтому, но «энские» – «горбачевы», «ельцины», «яковлевы» – по такому же принципу, оказались в партии, а потом и во главе её.
За восемь лет учебы и активной комсомольской работы в МГУ Коля так и не был принят в партию. Потребовались еще годы «испытаний», прежде чем он стал коммунистом. На его начавшемся трудовом пути барьеры возникали один за другим.