Мы
Шрифт:
— В Арденнах погиб твой прадед. Смотри… — Я перелистал книгу и открыл в середине карту арденнского наступления. — Мы находимся примерно здесь. Битва произошла вон там. — Я показал на красные и синие стрелки на карте, совершенно не дающие представления о плоти и крови, которую они обозначают. — Это был «Выступ», отчаянная контратака немцев против американских сил, ужасная битва, одна из самых тяжелых, в лесу, в разгар зимы. Своего рода ужасная предсмертная конвульсия. В основном участвовали немцы и американцы, но около тысячи британцев оказались тоже вовлеченными в бой, среди них твой прадед. Кровавое месиво, такое же, как в
30
Дата высадки союзных войск в Нормандии, 6 июня 1944 года.
Алби уставился в окно, словно хотел найти какое-то подтверждение, столбы дыма или завывающие «юнкерсы» на фоне солнца, но увидел лишь поля, тучные, неподвижные и спокойные. Он пожал плечами, словно я все придумал.
— У меня в ящике стола лежат его медали. Раньше ты часто просил разрешения их посмотреть, Алби, когда был маленький. Помнишь? Он и похоронен там, в небольшом местечке под названием Отон. Мой отец ходил на кладбище только один раз, еще совсем мальчишкой. После того как он ушел на покой, я предложил отвезти его туда — помнишь, Конни? — но отец не хотел доставлять нам беспокойство. Я, помню, еще подумал тогда, как это печально — побывать на могиле своего отца всего один раз. Но он сказал, что не хочет впадать в сентиментальность.
Я излишне разволновался, стал говорлив. Никогда прежде не испытывая особой ностальгии по поводу семейной истории, я мало что знал о своих дальних родственниках, но разве это не интересно? Наше семейное наследие, наша маленькая роль в истории. Теренс Петерсен сражался в Эль-Аламейне, а также в Нормандии. Алби наш единственный ребенок, и ему достанутся военные медали. Так разве не следовало бы ему, по крайней мере, признать их важность и жертвенность его предков? Тем не менее сына больше интересовала проверка сигнала на его мобильном телефоне. Если бы я так себя повел, мой отец выбил бы телефон у меня из руки.
— Возможно, мне стоило сделать крюк и побывать там, — продолжал я. — Возможно, нам всем стоило там побывать. Выйти в Брюсселе и нанять машину. Почему я об этом не подумал раньше?
— Мы поедем туда в другой раз, — сказала Конни, которая несколько минут назад закрыла книгу и с тех пор наблюдала за мной с легкой тревогой. — Кто-нибудь хочет кофе?
Но я еще раньше слышал отдаленные раскаты надвигающейся ссоры и теперь хотел, чтобы буря разразилась.
— Тебе было бы это интересно, Эгг? Ты бы хотел поехать? — Я знал его ответ заранее, но хотел услышать, как он скажет «нет».
Алби пожал плечами:
— Возможно.
— А по виду не скажешь, что тебе интересно.
Он взъерошил себе волосы обеими руками:
— Это история. Я еще не встречал никого, кто бы имел к ней отношение.
— Я тоже, но тем не менее…
— Вон там Ватерлоо, в противоположном направлении произошла битва на Сомме, наверняка там полегли и Петерсены, и Муры.
— Это был мой дед.
— Но ты сам говорил, что никогда его не знал. Я даже не помню дедушку. Прости, но у меня нет никакой эмоциональной связи с тем, что произошло так давно.
«Эмоциональная связь», до чего идиотская фраза.
— Прошло всего
— Ладно, какой-то очень мрачный разговор, — произнесла Конни непривычно весело. — Кто хочет кофе?
— Самое меньшее, что могло бы случиться, — тебя призвали бы в армию. Ты когда-нибудь задумывался, каково бы тебе там было? Что значит охваченному страхом человеку находиться в лесу среди зимы, как пришлось моему деду? Без всяких вай-фай-сигналов, Алби!
— Не могли бы вы оба говорить тише? И сменить тему?
Но я едва поднял голос, чтобы заглушить шум поезда, зато Алби кричал во все горло.
— Почему ты стараешься сделать из меня невежду? — раздался его пронзительный вопль. — Я знаю все это, я знаю, что произошло. Я знаю, просто не… одержим Второй мировой войной. Прости, но это так. Мы пошли дальше.
— Мы? Мы?
— Мы пошли дальше, мы не видим повсюду одну войну. Мы не смотрим на карты и не видим везде… этих стрелок. Вот так обстоят дела, ясно? Разве это не здоровый подход? Двигаться дальше, быть европейцем, а не читать без конца эти книги, упиваясь войной?
— Ничего я не упиваюсь, я…
— Прости, пап, но я не питаю ностальгии по танковым битвам в лесах, и я не стану притворяться, что меня волнуют вещи, которые на самом деле ничего для меня не значат.
Ничего не значат? Это был отец моего отца. Мой папа вырос без папы. Возможно, Алби считал, что это нормальное, даже желательное положение дел, но все же быть таким равнодушным, пренебрежительным, это казалось… предательством, малодушием. Я люблю сына — надеюсь, это совершенно ясно, — но в ту самую секунду мне вдруг захотелось ткнуть его башкой в окно, да побольнее.
Однако я выждал немного и только потом сказал:
— Что ж, честно говоря, твое отношение мне кажется вполне дерьмовым. — В наступившей тишине мои слова не стали менее резкими.
65. Швейцария
Другие точки зрения легче воспринимаются с расстояния. Время позволяет нам отодвинуться подальше и рассмотреть вещи более объективно, менее эмоционально, и теперь, вспоминая разговор, мне ясно, что я отреагировал чересчур бурно. Я родился через пятнадцать лет после окончания войны, и все равно она набросила тень на мое детство: игрушки, комиксы, музыка, развлечения, политика, она была во всем. Бог его знает, каково было моим родителям видеть весь тот ужас их ранней юности, воплощенный в ситкомах и детских играх. Разумеется, они не подавали виду. Среди нескольких вещей, над которыми отец мог посмеяться, были и нацисты. Если потеря деда и огорчала его, то он это скрывал, как скрывал все сильные чувства, за исключением гнева.
Мой сын, наоборот, принадлежал к поколению, которое не делило страны на союзников и гитлеровский блок, не судило людей в зависимости от лояльности их прародителей. Война вошла в жизнь Алби только в виде компьютерных стрелялок. Может быть, это действительно здоровый взгляд на вещи. Может быть, в этом и заключается прогресс.
Но тогда, в поезде, мне это не казалось прогрессом. Скорее, было больше похоже на неуважение, невежество и самоуспокоенность, я так прямо ему и сказал, а он в ответ отшвырнул книгу на столик, буркнул что-то себе под нос, перелез через Конни в проход и смылся.