Мы

Николс Дэвид

70. Вельвет

Так и произошло, на свадьбе Женевьевы и Тайлера, одном из тех необычных мероприятий, когда жених и невеста въезжают в зал на мотоцикле, насколько я помню, а первый танец исполняют, подпрыгивая вверх-вниз под дикую французскую панк-музыку. Никаких белых шатров для Женевьевы и Тайлера. Гостей собрали на предназначенной под снос протезной фабрике недалеко от Блэкуолл-Таннел-Эппроуч, свадьба отличалась большей долей нигилизма и несдержанности, чем я привык. Я до сих пор не встречал столько угловатых людей, собранных под

одной промышленной крышей: всем им было до тридцати — ни одной веселой тетушки в шляпке, — все наворачивали кебабы. По случаю я рискнул надеть новый вельветовый костюм, и толстая ткань в теплый сентябрьский день в сочетании с определенной застенчивостью с моей стороны вызвала во мне совершенно непомерное потоотделение. Под пиджаком образовались темные круги. Мои судороги под сушилкой для рук не принесли почти никакого эффекта, поэтому я стоял, потея, и смотрел, как Конни разговаривает с красивыми людьми.

Думаю, могу честно сказать, что до сих пор не встречал ни одного биохимика, который бы мне не понравился. Мои друзья и коллеги, быть может, не отличаются особым блеском, но они открытые, щедрые, добрые, забавные и скромные люди. Радушные. Совсем другое дело — клан Конни. Шумные, циничные, чрезмерно озабоченные внешней стороной вещей. В тех редких случаях, когда я заглядывал в ее студию, снятую на паях, — не студию, а, скорее, гараж в Ист-Энде, — или ходил на частные просмотры, я всегда испытывал неловкость, чувствуя себя изгоем, болтался где-то с краю, как пес, привязанный перед лавкой. Я хотел быть причастным к работе Конни, проявлять интерес и энтузиазм, поскольку действительно считал ее чудесным художником. Но, оказываясь в обществе ее друзей-художников, я все больше замечал разницу между нами, которую стремился преуменьшить.

Все они были монстрами, разумеется. Богема — эксцентричная, импульсивная публика с дурными привычками; в большинстве лабораторий их ждала бы короткая расправа; впрочем, это естественно. Кое-кто из них были и остаются до сих пор добрыми друзьями, а несколько человек даже сделали усилие, чтобы поддержать светскую беседу. Но как только разговор доходил до «чем вы занимаетесь?», у них сразу возникала потребность «сходить по-маленькому». Вот так я и стоял на этой свадьбе, живой диуретик, в луже малярийного пота.

— Да ты только взгляни на себя, чувак! Тебе необходима солевая таблетка, — сказала Фрэн, старая приятельница Конни, с которой она снимала жилье. Я не был уверен, какого мнения обо мне Фрэн, и пребываю в этой не уверенности до сих пор, хотя она крестная Алби. Ей всегда удавалось обнимать и отпихивать тебя одновременно, что происходит с противодействующими магнитами, соединенными вместе. Потом она отступила на шаг и смахнула сигаретный пепел с моего рукава. — Почему бы тебе не снять его?

— Теперь уже не могу.

Она начала дергать за пуговицы пиджака:

— Давай же, снимай!

— Не могу, рубашка промокла.

— А, поняла. — Она с силой уперлась пальцем в мою грудную кость. — Ты, мой друг, угодил в порочный круг.

— Совершенно верно. Это порочный круг.

— А-а-а, — произнесла она, снова

меня обнимая. — Чудный, чудный, забавный, чудный бойфренд Конни. Ты ведь делаешь ее счастливой, правда, Дуги? Ты хорошо заботишься о ней, правда хорошо. И она заслуживает этого, после всего того дерьма, через которое ей пришлось пройти!

— Где она, между прочим?

— Она возле диджея, разговаривает с Анджело.

Он был тут как тут, склонился над ней и загородил с двух сторон руками, словно не давая ей возможности убежать. По правде говоря, она вроде бы и не стремилась уйти, весело смеялась, дотрагиваясь до своих волос и лица. Я подхватил несколько бутылок пива и приблизился. В честь особого дня Анджело выгладил свой комбинезон механика и побрил голову. Проследив за взглядом Конни, он провел обеими руками по скальпу и стал смотреть, как я подхожу.

— Анджело, это Дуглас.

— Здорово, Дуглас.

— Рад знакомству, Анджело.

Стремясь избежать неловкости или озлобленности, я заранее решил вести себя дружелюбно, нарочито расслабленно, но он взял обеими ручищами мои руки, все еще нагруженные бутылками с пивом, и притянул к себе. Анджело был моего роста, но значительно шире; немигающие глаза, пронзительно-голубые, с сумасшедшинкой — хваленой «истовостью», наверное, — превратили наш разговор в соревнование «кто первый отведет взгляд».

— В чем дело, дружище? Нервничаешь? — спросил он, когда я посмотрел в сторону.

— Вовсе нет. С чего бы я стал нервничать?

— Я спросил, потому что ты потеешь, как ублюдок.

— Да, знаю. А все этот пиджак. Неудачный выбор, к сожалению.

Он вцепился в мои лацканы:

— Вельвет. По-французски «кор дю руа», ткань королей.

— Я этого не знал.

— Ну вот, и я тебя чему-то научил. Благородная ткань, очень величественная. Всегда хорошо слышать собственные брюки при ходьбе, так что люди знают о твоем приближении. В таком случае ты не можешь подкрасться к ним и напугать «У-У-У!».

Я вздрогнул, а он расхохотался.

— Анджело, — сказала Конни.

Я сознавал, что терплю поражение от этого человека и ненавижу его с такой злобой, которая была для меня внове и бодрила.

— Ясно, что Конни повезло, — продолжал он. — Повезло с тобой связаться, по крайней мере. Полагаю, она обо мне говорила.

— Нет, нет, — произнес я. — Что-то не припомню.

Анджело ухмыльнулся и протянул руку к моему галстуку:

— Вот, узел можно затянуть потуже.

— Анджело, оставь его в покое, пожалуйста, — попросила Конни, опустив руку ему на плечо.

Анджело отпрянул и рассмеялся:

— Нам следует куда-нибудь выбраться, что скажешь? Всем вместе, вчетвером. Вон там моя девушка, Су-Линь. — Он указал на девицу, которая отплясывала в бюстгальтере и войлочной шляпе. — Позволь… — Он промокнул мне лоб жирной салфеткой, засунул ее в мой нагрудный карман и ушел размашистым шагом, подвывая.

— Он здорово набрался, — объяснила Конни. — Как выпьет, так с ума сходит.

— А мне он понравился. Даже очень.

— Дуглас…