Мышеловка для кота

Николаева Ольга

Так хреново мне давно уже не бывало: чтобы все вместе сложилось, да еще и добавилось… Долго металась от края к другому краю постели, в попытках найти хоть одно более-менее удобное положение… Затихла, думала получится уснуть. В окно уже рассвет начал заглядывать.

Щелчок двери заставил замереть, окаменеть. Вдобавок ко всему, стало до чертиков страшно. Кир, с…ка такая, сглазил!!!

— Лиза, я тебе попить принес. И градусник. — Отпустило. И тут же захотелось еще горше расплакаться.

— Что ты здесь забыл? —

Процедила сквозь зубы, не отрывая голову от подушки.

— Тебя. — Голос уже раздался прямо надо мной, над самым затылком. Смысл ответа проигнорировала.

— Как ты попал сюда? Закрыто же…

— Карту магнитную взял. Ею и открыл.

Сжала зубы от злости и от бессилия. Он же — хозяин жизни. Зачем разрешения спрашивать?

— Лиз, ты сколько времени на солнце провела?

— Не засекала. Твоё какое дело?

— Похоже на тепловой удар. У меня такое пару раз было в отпуске, когда забывал уйти в тень вовремя. Тебя знобит, кажется. Давай, температуру померь. Я у администратора вытряс всю аптечку, нашел жаропонижающее. Но нужно убедиться, что я прав.

— Боже мой… откуда такие познания в медицине?

— Олег посоветовал присмотреться. Похоже, не зря…

Черт. Вот, оказывается, в чем дело. А я-то думала, что это симптомы того, как болит израненная душа… Как все банально…

— Лиз, померь температуру. Тебе же нужно. Выпьешь порошок, полегчает…

Протянула руку, не глядя на него. Взяла холодную палочку, поставила. Хотя, и так уже знала, что жар был. Раньше не догадалась, потому что думала: озноб от нервяка, а не от перегрева на солнце.

Через пару минут вытащила. Так и есть: ровно тридцать восемь. Не успела вглядеться, как термометр был отобран и тщательно изучен.

— У тебя нет ни на что аллергии?

Помотала головой. Говорить с ним не хотелось, а совсем игнорировать — глупо. С помощью ведь пришел. А на кой хрен ему сдалась эта помощь — лучше потом разбираться, сейчас не то время.

Пришлось приподняться, сесть и выпить сладко-горькую мутную гадость. Перекорежило всю от её вкуса. Кир хмыкнул, глядя на гримасу, но ничего не сказал. А мне было уже фиолетово на все.

Улеглась обратно на живот, обняла подушку.

Он зачем-то свет включил. По глазам резануло болью, даже сквозь закрытые веки.

— Что делаешь?! Пытку придумал?

— Сейчас выключу. Подожди секунду. — Чем-то пошуршал, затем вырубил верхний свет, дотянулся до ночника на стене. Так лучше стало. Категорически запретила себе говорить "спасибо", хотя вбитая с детства вежливость вопила об этом и требовала.

Присел на кровать, потянул вверх край моей футболки… Теперь уже дернулась, правда, вяло:

— Ты что, совсем офонарел?! Куда лезешь?

— У тебя кожа ярко-алая. Нужно хоть немного смазать. Лежи. Больше ничего не сделаю.

Непроизвольно сжалась всем телом, напряглась, ожидая боли… легчайшее прикосновение

самой тонкой ткани тревожило, а тут мужские руки… не заорать бы… И без того перед ним стыдно за свою слабость.

Прохлада, опустившаяся вместе с ладонями Кира на поясницу, была сродни каплям влаги на иссохшей земле пустыни. Чуть не застонала от кайфа… Какой-то звук вырвался, все же, больше похожий на мяуканье… И самой от себя гадко стало: мой самый главный обидчик просто наносит крем на кожу, а я уже расплываюсь… Что же за натура у тебя такая дурная, Лиза?

Он осторожно продвигался вверх, вдоль позвоночника, к ребрам… Обильно выдавливал крем на ладони и снова смазывал, везде, где позволял край завернутой футболки.

— Черт. Лиз, ты горячая, как печка. Все моментом впитывается… Только успеваю нанести. Как ты умудрилась-то? — Голос Янкевича, пусть и приглушенный, выдернул из накатывающей дремы…

— Уснула на солнце… — Зарылась поглубже в подушку. Так долго хотелось провалиться в сон, и не получалось, а теперь вот… мешают…

— Ну, как так можно-то? А если бы до ожога дошло? Была бы, как гриль, поджаренная. Глаз да глаз за тобой…

— Кир, что ты кудахчешь, как мамочка? Тебя, вообще, никто не просил о помощи…

— От тебя дождешься… — Вздохнул. Потянул край футболки повыше. — Можно?

Спрашивал, а сам, не дождавшись ответа, снимал. Мне бы возмутиться, но плечи ведь тоже сгорели… По той же причине позволила приспустить и пижамные шорты, ровно до линии бикини, тоже после того, как попросил разрешения…

Кажется, заботы досталось и ногам, и рукам… Но точно не помню. Разомлев от блаженных ощущений, выключилась.

Кто-то за окном вопил дурным голосом, что мяч не утонет, и не нужно за ним бросаться… Ему вторили еще голоса, но совсем невнятные…

Что за дела? В нашем дворе давно уже никто не играет с мячиком, у детей другие игрушки… И шум странный — никакого гудения автомобилей, проезжающих мимо, ни топота прохожих… Птицы поют, и… будто бы ветер шумит ветвями…

Подняв голову от подушки, огляделась, вспомнила, где я, и обратно её уронила… Так сладко спала, что обо всем забыла. Очень хотелось потянуться. Прямо так, не поворачиваясь, этакой рыбкой… Рука на взлете к голове обо что-то запнулась. Что-то твердое… Пришлось оборачиваться снова…

Кир спал, откинув голову на край постели. А сам — сидел рядом, облокотившись на нее спиной. О, как… Ничего себе, выверты… Разбудить бы его, да жалко…

Пока решала, что теперь с этим спящим принцем делать, он сам встрепенулся. Покрутил головой, разминая шею, с силой потер лицо руками… Вот интересно, почему только дети и женщины трут глаза кулаками, а у мужчин такого никогда не видела?

— Привет. — Как ни в чем не бывало… Только голос немного хриплый.

— Привет. А ты зачем здесь? Сидишь?