Мытарства
Шрифт:
— Кто такая? Зачмъ? Кого надо?
— Мужа бы мн… сказывали: здся…
— Мужа?.. Какого мужа? какъ звать? — заоралъ какой-то здоровенный малый надъ самымъ ея ухомъ. — Не я-ли грхомъ…
— Звать-то… Иваномъ… Иванъ Красавинъ… Фабричный онъ… на самоткацкой работалъ…
— Иванъ Красавинъ! — заоралъ малый, обернувшись къ толп, - Красавинъ! Иванъ Красавинъ… чортъ… эй! кто здся Красавинъ, выходи лшій!… Эй, Красавинъ!..
— Здся!… Я Красавинъ! — раздался гд-то вдали голосъ.
— Иди сюда, дьяволъ… жена пришла!…
Торопливо, расталкивая толпу, появился Красавинъ. Это былъ малый, лтъ тридцати, испитой,
— Ты какъ сюда попала? — вдругъ заговорилъ пришедшій въ себя мужъ и какъ-то сразу перемнился. Лицо его стало до крайности нагло, отвратительно… Глаза загорлись злобнымъ чахоточнымъ блескомъ. Какъ тебя сюда чортъ занесъ? Чего надо?
— Чего надо? — заголосила баба жалобно и громко:- Люди добрые, — обратилась она къ притихшей и жадно смотрвшей на эту сцену толп, какъ бы призывая ее въ свидтели и въ защиту: — спрашиваетъ: чего надо? — Ушелъ, бросилъ меня съ дтьми одну одинешеньку на чужой сторонушк!… Вторую недлю ищу его… маюсь, не пимши, не мши… Слезъ пролила, можетъ рки… А онъ — на-ка поди!… Дтей-то бы пожаллъ, варваръ, мошенникъ, притка тебя прострли!… Дохлый песъ… На, бери дтей-то… Корми! Пьяница… Злодй!..
— Лайся! лайся! — отвтилъ мужъ, — я те полаюсь!..
— Убить тебя мало, дохлаго гнилого пса!… Какъ же, люди добрые, посудите, Христа ради, сами… Жилъ на фабрик… домой ничевошеньки, ни синя пороху не подавалъ. Дома перекусить нечего: останный мшокъ, коли еще! до Миколы съли… Свекоръ больной, на ладанъ дышетъ… бдность, нужда… Останную коровенку за оброкъ со двора свели… Говоритъ надысь свекоръ: «Ступай, говоритъ, молодушка, къ ему, разбойнику, бери дтей, а мы со старухой по міру пойдемъ… Что-жъ теб здсь издыхать, что-ли, съ голоду»… Пошла я… бол ста верстъ шла пша… Зимнее время, а мое дло бабье… опять дти… Пришла въ Москву, нашла его… вижу: почитай голый, пропился весь, съ фабрики то прогнали, у земляковъ Христа ради проживаетъ… На, говорю, дтей-то, такой сякой!. А онъ, не будь глупъ, шапку въ охабку… Я, говоритъ, сбгаю, чаю заварю — чай, съ дороги то устала, прозябла… погрйся, да и былъ таковъ: втору недлю чай-то завариваетъ… Я туды, сюды — нтъ! какъ въ тучку канулъ… А извстно — мое дло бабье, что я смыслю? Опять пить-сть надо… Искала я его по Москв-то, искала… словно въ лсу дремучемъ… Спасибо, научилъ меня одинъ его знакомый, землякъ нашъ: «иди ты, говоритъ, баба, въ рабочій домъ, безпремнно онъ таматко, бол ему негд быть»… — Ну, разбойникъ, — обратилась она опять къ нему, — что скажешь?.. бери ребятъ-то… корми!..
— На кой они мн… Пошла къ чорту: заработаю — вышлю… Что ты срамить то меня пришла, дура баба!. деревня чортъ, необузданная!..
— А ты, братъ, потише! — вступился вдругъ въ разговоръ совсмъ еще молодой, высокій и стройный хитровецъ съ «отчаяннымъ» лицомъ и бойкими ухватками, — баба дло говоритъ. Какого ты чорта ее не кормишь? Женился тоже, сволочь паршивая! Дамъ вотъ въ рыло то!..
— Молчи, золотая рота! — огрызнулся на него мужъ.
— Золотая рота! — передразнилъ его малый. — Я золотая рота и
— Врно! — раздались въ толп голоса, — что врно, то врно… Не задалъ бы чужого вку… не женился бы…
Слушая это, баба стояла и громко плакала…
А мужъ злобно глядлъ на нее. По лицу у него выступили красныя пятна.
— Иди! — сказалъ онъ, — отколь пришла… У меня нтъ ничего… заработаю вотъ, вышлю — разорваться мн, что-ли, ай родить теб денегъ то!
— Куда-жъ я пойду?
— Домой иди, въ деревню.
— Да мошенникъ ты эдакой… Ай на теб креста нтъ… Ты хочь дтей-то пожалй… Ангельскія-то душки за что муку несутъ? Куда я съ ними днусь? Какъ пойду-то опять?
— Какъ пойдешь?.. ногами!… Мн взять негд… Сама видишь…
— Вотъ, сволочь-то! — крикнулъ опять малый съ отчаяннымъ лицомъ. — Эхъ, на мои бы зубы! Разорвалъ бы!… Попадись ты мн на Хив — душу вышибу!… Не люблю смерть такихъ… За правду глотку прорву!..
— А мн гд-жъ взять: я — баба.
— Поправлюсь, говорю, вышлю и батюшк такъ скажи…
— Да, вышлешь ты… какъ же… Матушка ты моя, Царица Небесная! — отчаянно вдругъ заголосила она:- Что-же это таперича будетъ-то?.. Куда-жъ я днусь-то?.. Какъ пойду этакую стужу съ дтьми малыми… О-о-о, головушка моя!… Говорила матушка, не ходи за него… нтъ, пошла!… Разбойникъ ты, разбойникъ! Кровопійца, идолъ! Ни стыда-то въ теб, ни совсти!… безстыжія твои бльмы, поганыя… тьфу!..
— Лайся, лайся! На меня нон ни одна собака не лаяла, ты вотъ первая…
— А ты вотъ что, — вступился опять малый, обращаясь къ баб. — Я тебя научу… Гд-жъ теб идти… дорога дальняя… Паспортъ при теб есть?
— Какой родной, паспортъ?.. нтути…
— Ну ладно, все одно… Иди ты прямо въ контору здшнюю, спроси тамъ управляющаго, набольшаго, — тамъ теб скажутъ… Разскажи ему все, поклонись въ ноги, попроси хорошенько: такъ и такъ молъ… идти не могу, потому съ дтьми. Проси у него на машину денегъ… Скажи: мужъ, молъ, заживетъ здсь… заработаетъ… Все равно, скажи, коли ему отдать, — пропьетъ…такъ и скажи: дастъ!..
— О! — радостно воскликнула баба, — дастъ?!
— Дастъ!
— Не дастъ! — сказалъ кто-то.
— Дастъ! дастъ! Чай не сто рублей! — закричало нсколько голосовъ сразу. — Это ты, Мишъ, врно, ловко придумалъ!… Иди, тетка! больше теб длать нечего… Дастъ… а его, гуся, отсюда не выпустятъ, пока не заработаетъ… ха, ха, ха!
Баба поправила на голов «шаль», взяла за руку двочку и, сказавъ: «Спасибо вамъ, родненькіе!» — пошла въ дверь, не взглянувъ на мужа, стоявшаго съ краснымъ лицомъ и поблвшими трясущимися губами…
— Ребята!… наши!… Хива! — крикнулъ малый съ отчаяннымъ лицомъ, какъ только захлопнулась за ней дверь. — Ну-ка — «Сни мои сни», по бокамъ припвъ…
«Мужъ» какъ-то сразу очутился среди плотно обступившей его толпы молодцовъ съ Хивы… Раздался было крикъ: «караулъ»!..но сейчасъ-же смолкъ.
— Бей его, дьявола!
Я вышелъ на крыльцо… Баба шла въ гору за уголъ краснаго дома, плача и утирая рукавомъ глаза. Двочка бжала за ней, цпляясь рученками за подолъ ея юбки, и тоже плакала…
— Такъ ему и надо! — подумалъ я и содрогнулся вдругъ отъ ужаса, вспомня свою жену и дтей. — Ты то самъ разв лучше его?.