Мюрид революции
Шрифт:
— Нет, не понял.
— А какой же это правильный путь для мужика? — опросил Лозанов, догоняя собеседников.
Асланбек с Решидом тоже ускорили шаг.
— Да это мы так себе, идем и рассуждаем насчет этих освобожденных из тюрьмы, — настороженно оглядывая Лозанова и его спутников, ответил первый казак. — Боимся, как бы они смуту не навели в народе.
— О какой смуте вы толкуете?
— Да вот этих разбойников поосвобождали. Какое от них добро-то может быть…
— Худа не будет, — перебил его Конон. — А вот другое окажите: рады вы, казаки,
Пожилой казак еще больше растерялся. Но Лозанов явно внушал доверие. Да и молодые чеченцы, сопровождавшие его, тоже как будто не были похожи на разбойников.
— Ты давай, не стесняйся. Говори все по правде, — подбодрил его Конон.
— Как же, ждите! Так он и скажет вам правду! — вмешался солдат. — Известно, как казаков холили. Что князей каких!
— Ты, что ли, холил? — огрызнулся казак.
— Не я, царь.
Казак пожал плечами и повернулся к Лозанову:
— По-разному у нас жили. Одних холили, а других нужда трепала похлеще, чем твоего мужика. Понятно?
— Понятно, — ответил Конон.
— Ну чего вы его слушаете? — возмутился солдат. — Развесили уши!
— Отчего же. Интересно, — улыбнулся старый рабочий.
Но солдат был не склонен к подобным разговорам. Он только плюнул, скверно выругался и пошел прочь. Молодые горцы с жадным интересом наблюдали эту сцену. А казаки еще ближе придвинулись к Лозанову: им захотелось изложить свою правду этому симпатичному, очевидно непредвзятому человеку.
— Хотя мы, казаки, — начал низкорослый, — и не любим выставлять ее, эту самую нужду, напоказ, крепко она у нас в станицах засела. Вон слышали, что люди говорят: дескать, мы, казаки, как князья, живем, зачем нам бунтовать против царя? Да только мы князьями не жили…
Незаметно они подошли к базару.
— Ну что ж, казаки, — сказал Лозанов, — поговорили мы по-хорошему, а теперь давайте прощаться. — Он пожал протянутые руки.
— Куда ж это вы направляетесь? — поинтересовался один из новых знакомых.
— В Грозный, — ответил молчавший до сих пор Асланбек.
— А вы кто, чеченец? — спросил пожилой казак.
— Да.
Заметив интерес казаков к молодому горцу, Лозанов сказал:
— Хорошо, что эти смелые парни услышали сейчас о вашей казачьей жизни.
А через несколько часов, уже сидя в холодном и темном вагоне, Асланбек спросил Решида:
— Как ты думаешь, зачем Конон сказал, что нам нужно было послушать, как живут казаки?
— Просто надо знать, за кого ты будешь бороться.
— Я борюсь за счастье своего народа — чеченского, — резко ответил Асланбек.
Решид иронически пожал плечами.
— Ты что же думаешь, что у чеченских бедняков есть какая-нибудь своя, особенная правда?
— Есть, — ответил Шерипов.
— Об этом ты спроси наших крестьян там, в горах.
— И спрошу! — запальчиво бросил Асланбек.
XIV
«В далеком Петрограде творятся большие дела… Народ свергнул царя… Теперь все должно перемениться, и люди наконец вздохнут свободно!» —
Забегали, засуетились лишь купцы да землевладельцы, как крысы на тонущем корабле. Испуганному старшине аула казалось, что медная цепочка на шее теперь как большая тяжесть давит его. Будто кроты, попрятались богачи, привыкшие верховодить в ауле. Заодно с ними всполошился и князь Юсуп Гойтинский, объявившийся здесь всего несколько лет назад. Собственно, это он сам величал себя князем, а народ не хотел признать за ним подобное наследственное право.
Юсуп и близкие ему люди не могли, а вернее, не хотели понять, как это вдруг царь, их защитник и опора, может уступить трон простым мужикам. И вот, чтобы обсудить все эти странные новости, богатые и влиятельные люди аула Гойты собрались в доме старшины Умхи Сулиманова.
— Будь по-моему, и спроси царь моего совета, — сидеть бы ему вечно на своем троне! — важно рассуждал старшина, уплетая жареную курицу.
— А я так думаю, Товсолт, — вставил свое слово Шида, сидевший в самом конце стола, — царь совсем не добровольно уступил власть. Это народ скинул его.
Шида Цанаев, хотя и бедный, пользовался в ауле большим уважением и только поэтому был приглашен на высокое собрание. В народе он слыл умным, честным и отзывчивым человеком, почему каждое его слово имело вес и силу. Будь его воля, он сегодня же выгнал бы из аула и князя, и старшину, и всех их прихвостней. Но он и сам еще неясно понимал, что творится сейчас в мире; пока он только присматривался к тому, как поведут себя теперь богачи.
— Откуда вы это взяли, Шида? — раздраженно бросил ему князь Юсуп. — Никто царя не скидывал и скинуть не мог! Он сам пошел навстречу пожеланию народа. Правда, нам от этого не легче — свалили его или он уступил трон добровольно…
— А мне легче, — возразил Шида. — Мне с уходом царя терять нечего, — он развел руками, показывая этим жестом, что у него ничего нет, и при этом многозначительно поглядел на золотую цепочку от часов на полном животе князя Юсупа. — Мне без царя может быть только лучше. Это поняли теперь очень многие люди. Поэтому царю ничего не оставалось делать, вот он и ушел.
— Не тебе, Шида, так разговаривать со мной, — строго произнес Юсуп. — Будь это не ты, а кто-нибудь другой, я бы ответил по-другому.
Наступило неловкое молчание, которое нарушил мулла. Сочувственно посмотрев на надувшегося, как индюк, Юсупа, он заговорил:
— Нельзя, Шида, говорить так неуважительно. Это глупо.
Ушел один царь — на его место сядет другой. Так уж ведется испокон веков! Без царя жить никак нельзя… И незачем народ мутить, всякому народу нужен царь! Так повелел и предрешил сам аллах! — заключил он, молитвенно закатывая глаза.
— Не рассказывайте, мулла, мне сказки! — Шида решительно встал. — Не пугайте меня, что я пропаду без царя. — Он махнул рукой и решительно пошел к дверям.