Мюрид революции
Шрифт:
Едва показался Гикало, как в проходе между лавками Абаса и ювелирной закипело сражение.
Офицер, размахивавший наганом, так и не понял, что произошло. Кто-то, покатившись по земле, свалил его с ног. Медная бляха ударила по руке, наган упал. Солдаты, опасаясь задеть кого-нибудь штыками, прижались к стене ювелирной лавки.
Воспользовавшись
— Полиция! Полиция! На помощь!
Подоспевшая полиция сумела схватить трех зачинщиков драки. Среди них оказался и Шерипов, до конца защищавший узкий проулок, в котором скрылся Гикало…
XI
Приближался вечер, когда в Борой вернулся старый Гази. У небольшой мечети, что стояла как раз напротив дома Гази, собрались люди. Эта тесная площадь испокон веков была главным местом, где узнавались и обсуждались новости. Люди несли сюда свое горе и обиды, свой вечный спор с бедностью и беззаконием. И тесной-то площадь стала из-за человеческой жадности: каждый из владельцев домов, выходивших на площадь, переставляя ограду, старался присоединить к своему участку хоть четверть вершка общественной земли. Сейчас здесь было не протолкнуться. Все жадно слушали Гази.
— Царя свергли, — рассказывал старик, — в Грозном теперь есть Совет, там солдаты, рабочие и крестьяне обсуждают, что делать дальше. Есть справедливые люди, их зовут большевиками. Так вот, эти большевики на промыслах и заводах устраивали сходки и говорят, чтобы все бедные люди объединялись. Главный штаб этих большевиков сейчас там, где жил начальник округа полковник Свистунов. А сам Свистунов, говорят, сбежал в Тифлис к сардалу.
— Пусть аллах унесет его дальше! — крикнули в толпе.
— Окажите, Гази, а большевики эти — не те ли самые, которые против аллаха?
— Нет, нет, это коммунисты не признают аллаха. А большевики народ хороший, — отвечал Гази, и сам толком не знавший, кто же эти большевики и какие-такие есть коммунисты.
— Гази, а на базаре зерно есть? — спросил его высокий, худощавый горец, стоявший позади других. — Почем пуд?
— На базаре не бывал, но в магазинах хлеба много и цена недорогая, — отвечал Гази. И вдруг запнулся. — А помнишь, Элса, Асланбека, сына Джамалдина? Он говорил мне, что был в нашем ауле. С тобой разговаривал.
— Помню, помню, — чуть подумав, ответил горец.
— Так вот, его арестовали и посадили в тюрьму.
— За что?
— Толком не знаю, — ответил Гази, — но говорят, был на базаре какой-то скандал. Асланбек заступился за арестованного большевика, а полицейские избили его и увели в тюрьму.
Элса сокрушенно покачал головой.
— Это смелый юноша и горячий. Я тогда же подумал, что не сносить ему головы, — сказал он как бы про себя.
— Побывал я в городе и у своего приятеля Конона Лозанова, — продолжал между тем Гази. — Он советует всем нам быть готовым для защиты.
За разговором никто не заметил, как из мечети вышел мулла, невысокого
— Скажите нам, Гази, кто такой этот ваш друг Конон и как этот гяур стал вашим приятелем? — спросил он, сверля старого горца злыми глазами, как будто тот принес в аул чуму.
— Конон — честный человек, живет своим трудом. Пусть он и не верит в аллаха, но он большой защитник правды, — ответил Гази вежливо, но неприязненно оглядывая муллу.
— А-ха, защитник правды, значит?
— Да.
— Так какую же правду он для вас защитил?
— Как — какую? Когда арестовали моего сына, он первым поддержал меня советом. Он, почтенный мулла, а не кто-нибудь другой! — уже резко произнес Гази.
Ha площади стояла тишина. Все ждали, что вот-вот выльется наружу вся злоба, за многие годы накопившаяся у муллы против старика Гази.
— Сын ваш был бы сейчас дома, а не в тюрьме, — выкрикнул он, — если бы вы, послушав меня, оставили его в медресе.
— Мой сын попал в тюрьму не как конокрад, а за справедливое и честное дело.
— За честное дело в тюрьму не сажают! — отрезал мулла.
Гази с трудом сдерживал себя, чтобы не наговорить мулле резких слов. Помянув о конокраде, он намекал на сына муллы, о котором ходила такая дурная молва. Старик уже собирался решительно возразить на последние слова муллы, но давно знакомая боль пронзила грудь. Он внезапно почувствовал слабость и молча присел на камень.
А мулла, видя, что противник не отвечает ему, продолжал:
— Люди, не верьте этим разговорам! Царя свергли, это на самом деле так, но всюду должен быть порядок, и он будет. Всего два дня назад я вернулся из Владикавказа, там уже есть новое правительство, во главе его поставлен Тапа Чермоев. Это будет наше правительство, а все остальные не наши, и нас это совсем не должно касаться.
— Нет, мулла, нас должно все касаться, — неожиданно вмешался Элса, пробираясь сквозь толпу и становясь рядом с Гази. — Мне кажется, что Гази прав, — продолжал он. — Настало тревожное время, когда люди сами должны постоять за себя. Этот ваш Тапа думает о своих промыслах и заводах, а не о том, как улучшить жизнь бедных горцев.
Высокий, прямой Элса выглядел гораздо моложе своих лет. Морщин на его сухощавом, цвета бронзы лице было мало, но они были глубокими, словно рубцы от кинжальных ударов. Аккуратно подстриженная волнистая борода уже серебрилась густой проседью.
О едва заметной хромоте Элсы в ауле рассказывали, что как-то в молодости в горах он встретился с медведем. Его шомпольное ружье дало осечку. Схватив ружье за ствол, он ударил зверя по голове, но оно переломилось надвое. Тогда Элса воткнул в открытую пасть медведя ствол ружья. В борьбе и человек и зверь оба свалились в пропасть. Медведь погиб, а Элса уцелел, отделавшись переломом ноги. Вот с тех шор горец стал прихрамывать. Теперь старый Элса редко появлялся на мечетной площади, но среди бороевцев он пользовался большим уважением, и редко кто не хаживал к старику за советом по любому важному житейскому делу. Поэтому и теперь вмешательство Элсы оказалось очень важным.