Мюрид революции
Шрифт:
На улице Шида немного поостыл. Придя домой, он оседлал коня и, не откладывая дела, поскакал на другой конец аула, к своему другу Хату Давлиеву, чтобы поделиться с ним новостями, посоветоваться, поразмыслить…
Когда Шида въехал во двор, Хату возился с упряжью. В зубах у него была зажата длинная дратва, свисавшая до земли. Неподалеку от него, на крыльце, сидел какой-то молодой горец в сильно запыленных сапогах. Шида не обратил на него никакого внимания, в нем продолжали бушевать страсти.
— Зря ты, Хату, возишься тут
— Ну чего ты раскричался, Шида?.. Уж больно ты горячий, — спокойно отозвался его рассудительный друг.
— Горячий!.. А ты знаешь, что Юсуп с муллой и вся их банда собрались у старшины и свои дела обсуждают? Они, что ли, для тебя о земле позаботятся?
— Не позаботятся, — с готовностью согласился Хату, — известно — богач умирающему и крошки не даст!.. Только мы-то что можем сделать?
— Ясно — что! За шашки браться, головы им рубить, будь их у каждого хоть по двенадцати! Землю брать и делить подушно.
Хату ничего не ответил, сгреб упряжь и направился к сараю выводить коня. Неугомонный друг последовал за ним. В это время молодой горец, сидевший на крыльце и ловивший каждое слово этого разговора, поднялся.
— Спасибо за гостеприимство, — сказал он, — я пойду.
— Счастливого тебе пути, юноша. Да хранит тебя аллах! — оглянулся на него Хату.
И оба горца, в пылу спора забывшие о присутствии постороннего, внимательным взглядом проводили его стройную фигуру.
Выйдя на дорогу, Асланбек — а это был он — глубоко задумался. Бедственное положение большинства чеченцев, разговоры бедняков о земле, оскорбления, которые чинят власти, жалобы казаков на свою батрацкую долю и одновременно радость участия в борьбе и готовность выдержать любые испытания, владевшая им в недолгие дни тюрьмы, наконец, какое-то особое счастье, которое он ощутил во Владикавказе при освобождении заключенных, — все это теснилось сейчас в его голове и требовало осмысления. Молодость, бушевавшая в крови, брала свое.
— Я борюсь, и я со своим народом! — сказал он и улыбнулся счастливой улыбкой, как улыбаются только в девятнадцать лет.
XV
Наступила весна. Таяли белые шапки снега на крышах домов, и весь день не умолкала веселая капель. На мокрых дорогах, возле луж талой воды, важно расхаживали темно-синие грачи. За плугами, которые бороздили сейчас каждый клочок крестьянской земли, черными стаями вспархивали галки. Чеченцы считают этих птиц священными, они верят, что галки поселились здесь, прилетев из Каабы, священного города пророка Магомета.
Высоко в синем небе клином летели журавли. Оттуда доносился их гортанный клич: «Ка-ка-ка, ка-ка-ак!».
На земле стояла какая-то таинственная тишина, все были заняты своими мирными
Решид глядел по сторонам и все прибавлял шаг — хотелось побыстрее попасть в родной аул, увидать отца. «Наверно, уже совсем постарел — не видно его в поле за плугом, — думал он, глядя на склон горы, где лежала их нетронутая делянка. — Многие уже заканчивают сев, а отец еще и не начинал. Да и не с чем, видно, начинать».
Далеко впереди, словно плачущая вдова, с надрывным нескончаемым скрипом тащилась арба на больших, высоких колесах. До Решида долетели звуки печальной песни, которую, видимо, пел возница. Заметив шедшего следом молодого человека, горец перестал петь.
— Да будет добрым день ваш, отец, — сказал Решид, догнав арбу.
— Да полюбит тебя аллах, юноша. Тпр-р!.. Садись, доедем вместе, — предложил седоусый возница, придерживая устало шагавших волов.
— Спасибо вам, мне так удобнее, пойду рядом, — отказался Решид.
— Садись, садись, арба же пустая, а ты, видно, устал. Издалека, наверно, идешь, — настаивал тот.
Юноша легко вскочил на задок арбы.
— Чей будешь, из какого аула? — спросил возница, разглядывая молодого человека.
— Я сын Гази из Бороя.
— Гази, Гази?.. — припоминал старик. — Значит, ты сын Гази Уциева. Так, что ли?
— Да.
— Подумать только! — удивился старик и ударил длинным прутом по спине рыжего вола. Ленивый вол только взмахнул хвостом, арба слегка закачалась на ухабах. — Гази я знаю хорошо, — продолжал старик. — Когда-то вместе дела делали. Последний раз я встретился с ним год назад в Дуба-Юрте на примирении кровников. Как он сейчас поживает?
— Я и сам не знаю — вот уже скоро год, как я его не видел, — ответил Решид.
— Это как же ты, по каким делам так надолго отлучался? — удивился старик.
Не решаясь говорить откровенно, юноша с минуту молчал.
— Где же это ты так долго пропадал?
— Учился я в грозненской школе. Около года тому назад меня арестовали и продержали во владикавказской тюрьме.
— О-ой, в тюрьме? — Старик покачал головой и удивленно посмотрел на Решида. — Значит, ты сейчас из Владикавказа?
— Да, из Владикавказа.
— А за что же тебя арестовали?
— За что арестовать они всегда найдут, — ответил Решид, улыбнувшись. — Им лишь бы избавиться от неугодного человека. — Он немного подумал и добавил: — Арестовали меня за то, что я вместе с другими пошел против царя.
Старик еще больше удивился:
— Ты же еще совсем молодой, куда же тебе ссориться с царем!.. А вообще-то мы все против царя. Ничего, кроме беды, этот белый падишах нам не дал.