На афганской границе
Шрифт:
Мне тоже хотелось есть, однако показывать этого я не спешил. Да и говорить на тему завтрака тоже. Чего народ лишний раз обнадеживать? Я прекрасно представлял, что церемониться с нами никто не собирается.
Учебный центр, что называется, представлял собой огражденную бетонным забором территорию с казармами. Были тут еще двухэтажное здание склада, тренировочный городок для физподготовки, а также имитирующий КСП пограничный городок для отработки навыков следопыта. Вдобавок на нем имелся скромный парк с учебной бронетехникой и автомобилями. Естественно,
На плацу нас встретил старшина учпункта и два сержанта.
Когда газики заехали на территорию, Бодрых и второй сержант выпрыгнули из кабины нашей машины.
— Застава! На выход! Ну! Давайте, бараны! — Орал Бодрых, стуча кулаком по бортику нашего кузова, — всем выйти! Бегом!
Второй сержант тем временем выгонял остальных из задней, следующей за нами машины.
— Застава, стройся! — Крикнул старшина — невысокий и пухловатый прапорщик с очень добрым лицом.
Черты у него были очень мягкие и даже округлые. Встреть такого в гражданской одежде, никогда не подумаешь, что солдат. Военного в нем выдавал только взгляд внимательный и холодный да строевая выправка.
Когда мы построились, Мамаев, стоящий от меня через Васька, буркнул:
— Мож нас щас покормят?
— Ага. Мечтай, — зло заметил Димка Ткачен.
Старшина тем временем стал лицом к строю. По правую и левую сторону от него ждали сержанты. Их было четверо. Бодрых стоял вальяжно, сунул большие пальцы за ремень.
— Приветствую на учебном пункте Московского погранотряда, товарищи призывники.
— Здравия желаем, товарищ прапорщик! — отозвались мы.
Прапорщик вещал на удивление спокойным и даже каким-то мягким голосом. Он не кричал, как часто бывает, а именно говорил. Говорил спокойно и размеренно. Да и вообще создавал впечатление довольно вдумчивого человека.
А еще лицо его показалось мне смутно знакомым. Я попытался выдрать из памяти какие-то воспоминания о нем, но так и не смог.
— В общем так, товарищи призывники, — сказал старшина, внимательно осматривая заставу своим холодным взглядом. — Скажу вам прямо. Сейчас вы — материал для пограничных войск, в общем-то, бесполезный. Даже, я б сказал, обременительный. И станете ли полезным, это еще очень большой вопрос. Но ответственно вас заверяю: мы сделаем все от нас зависящее, чтобы вы выросли в настоящих пограничников.
«М-да… — Подумалось мне в этот момент, — постоянно одна и та же песня. Как это было у Паречинкова в девятой роте? Вы все — говно!»
Хотя, что греха таить? Мне и самому доводилось то же самое говорить вновь прибывшим, когда был я сержантом. Только формулировки у меня были пожестче.
Командир нашей заставы почему-то не явился. Потому работал с нами добрый старшина по фамилии Маточкин.
Прямо там, на плацу, нас разделили по отделениям, по десять человек. Должностей, которые приписали в отряде, нам ожидаемо не сообщили. А еще не покормили, что особенно сильно расстроило Мамаева.
К
На первый взгляд могло показаться, что отделения сформировали наобум. Едва ли не по принципу «эти сюда, эти туда», однако, я прекрасно понимал, что было это не так. А еще был почти уверен, что попал в стрелки. В любом случае скоро я все равно об этом узнаю.
Вместо завтрака, уже через десять минут после прибытия всем приказали строиться на марш-бросок. Пусть, из выкладки у каждого был лишь его личный вещмешок, для первого раза приказанные шесть километров станут для новобранцев серьезным испытанием.
Я к физическим нагрузкам был относительно подготовлен. Тем не менее знал, что моему снова молодому телу понадобиться время, чтобы привыкнуть к темпу армейских тренировок.
Мне нужно было окрепнуть еще больше, чтобы быть во всеоружии, когда я пойду в тот самый роковой наряд, в котором погиб мой брат. Ситуация эта обострялась тем, что я знал лишь примерную дату смерти Сашки, ту дату, когда его признали погибшим. Однако, какой выход на границу станет для меня смертельно опасным, сказать я не мог.
К слову, командиром нашего отделения оказался как раз Бодрых. Я видел, как Бодрых, получив нас под команду, зло поглядывал на меня. В глазах его светился настоящий триумф, плясали ехидные огоньки.
Перед марш-броском он подошел ко мне и сказал прямо:
— Ну все, солдат, вешайся. Ты у меня этот месяца так попляшешь, что мало не покажется. Ну… это если, конечно, мы с тобой не договоримся.
С этими словами он многозначительно указал на мои часы, болтавшиеся на руке.
— Отберите, товарищ сержант, — беззаботно пожал я плечами.
Бодрых нахмурил едва видимые на лице брови.
— Через две недели сам отдашь.
— Посмотрим.
— Внимание, бойцы! — Крикнул рослый, белобрысый старший сержант, едва не успел уйти старшина, — напра-во!
Мы все исполнили приказ, и мне показалось, что сделали это несколько синхроннее, чем раньше.
— Видите вон ту горку? — задал он свой риторический вопрос. — Мне надо, чтобы через двадцать пять минут учебная застава была у ее подножья! Так что бегом… Отставить! По команде «бегом», руки сгибаются в локтях, корпус подается немного вперед! Бегом… Отставить… Бегом… Отставить! Бегом марш!
«Вот говнюк, — подумал я с ухмылкой, когда мы прямо с плаца ушли на марш-бросок, — а ведь мы выполнили „Бегом“ правильно с первого раза. Муштрует. Уважаю.»
Сержанты пошли бегом сначала вдоль строя, но быстро обогнали его. Двое, следя за строем, шли по бокам. Один подгонял сзади. Вел нас белобрысый.
— Шире шаг! Выше темп! — Успевал кричать он.
Они повели нас по накатанным к горе колеям. Подошвы почти сотни сапог били по каменному, утрамбованному песку. Прохладный ветер почти не помогал, слабо продувая «стекляшку».