На афганской границе
Шрифт:
На свету я смог рассмотреть лицо прапорщика. Круглое и щекастое, оно было очень загорелым и будто бы смешливым. Казалось, что с пухловатых его губ никогда не сходит ехидная ухмылка. Узковатые маленькие глаза делали Умурзакова похожим на довольного хитрого кота.
Прапор сказал что-то старлею, сопровождавшему его, и тот убежал наружу. Всем остальным прапорщик Умурзаков приказал раздеваться.
— Разрешите, товарищ прапорщик! — подал голос странный модник из соседней, приехавшей за нами машины, — а вещи куда сдавать, что б домой отправили?
«Странным модником»
— Вещи?
— Ну да. В которых я приехал. Скажите, к кому обратиться, чтобы сдать на хранение мою одежду? Я бы хотел отправить ее домой, если можно.
— Можно! Конечно можно! — Покивал Умурзаков, — щас лейтенант Бодрых придет, к нему обратись.
Шмотки мы оставили на лавках, злые и сонные молодые бойцы, которых подняли рано утром, чтобы обеспечить наше преображение в «нормальных людей», притащили мыльно-рыльное. В основном это было ядреное хозяйственное мыло. Мыло было шершавое и дубовое. Казалось, при определенной сноровке им даже голову можно было пробить. Эх… Пахнуло ностальгией…
Баня тоже была просторной, но с низковатыми потолками. Ее выложили бледным кафелем, а с двух сторон, на стенах висели душевые лейки. Вода была горячая и щедро щипало тело. Видать, постарались местные солдатики. Раскочегарить котел как полагается. От этого в бане почти сразу заклубился тяжелый пар. Голые фигуры призывников, выстроившиеся в очереди к душам, окутало белыми клубами.
— Зараза! Кипяток, не иначе! — Отскочил из-под струи Димка, — купаться невозможно!
— Ну невозможно, так отходи! — Буркнул уже знакомый мне кругломордый Семен. — очередь не задерживай!
— Да погоди ты, дай попривыкнуть!
— Ты пока привыкать будешь, нас уже наружу погонят!
Наглый Семен полез под душ, стараясь оттолкнуть Диму.
— Э, — вмешался я, — и пихнул того в грудь.
На миг лицо Семена блеснуло страхом, но он почти тут же скрыл это. Глянул на меня исподлобья.
— В очередь встань. Не мешай другим, — приказал я холодным тоном.
Семен неприятно искривил губы, но послушался, вернулся в очередь.
Признаюсь, после нескольких суток в поезде, горячая вода и суровое мыло стали настоящей отдушиной. Я с большим удовольствием смыл с себя всю дорожную грязь. Приятно было намылить голову, шею, освежиться. И даже упрямо лезшая в глаза и щиплющая их пена, не могла испортить всех этих ощущений.
Тех кто искупался, потный сержант, стоявший у входа, гнал сразу на выход. Закончив, я сразу направился в раздевалку. Вещей наших там, ожидаемо уже не было. На лавках аккуратно сложенное, лежало ХБ. На нем свернутые дерматиновые ремни и зимние шапки. Парадные кителя повесели на крючки, над повседневной формой.
Прапор Умурзаков стоял у входа. Молодые бойцы с кислыми рожами подносили ему все новые стопки кирзачей.
Ожидая чего-то, большинство призывников столпились у выхода из бани. Я сразу, не ожидая ничьего приказания, пошел к месту, где лежали мои вещи, и стал переодеваться. Стал надевать нательную
Потом был черед галифе и кителя. Как оказалось, нам досталась «стекляшка». Это была форма из хлопка, обработанного химией, чтоб дольше носился и не выцветал.
Не нравилось мне такое ХБ. В прошлой жизни ни один месяц я в нем провел в учебке, а потом и в бою. Потом плюнул и достал себе простое, которое принято было называть «деревяшкой».
Стекляшка пусть и выглядела понаряднее, но в полях в ней было тяжело. Материал не дышал, и на любом марш-броске мы просто обливались потом, проклиная все на свете. Стоит ли говорить, что в этом отношении «деревяшка» была гораздо практичнее. Это не говоря уже об афганке, которую привезли нам в середине восемьдесят четвертого. Ее я носил, уже будучи лейтенантом.
По моему примеру следом пошли и Уткин с Димой Ткаченом и Мамаевым. Следом стали подтягиваться и переодеваться остальные призывники.
Наблюдавший за всем этим делом сержант хмыкнул. Невысокий, едва не метр с кепкой, он выглядел нахальным и самоуверенным. Короткую черную челку он лихо зачесывал наверх.
Подпоясанный кожаным, с блестящей бляхой, поясом китель сержант носил расстегнутым на груди. Козырял всем так своей неустанной тельняшкой.
Мне этот сержант сразу не понравился. Походил он на какого-то фазана. Такой же разукрашенный, и, судя по морде лица, такой же тупоголовый. Видать, «мазаный».
Не успел я продумать эту мысль, как почувствовал на себе его взгляд. Он с интересом таращился, но не на меня, а на мои часы, что я снял с руки, чтобы протереть от капелек воды.
Часов, к слову, я в бане не снимал. Нахватало, чтоб еще кто стащил их. Амфибия с честью выдержала первое легкое испытание водой. Даже стекло не вспотело от банного пара.
Сержантик буквально поглощал их глазами. Видимо, понравились. Ну точно станет приставать. Ну или попробует отобрать. Ну пусть попробует.
Надев китель, я застегнул его на все пять металлических пуговиц со звездочками. Поспешил спрятать часы под манжету рукава. Потом, собрав складки кителя сзади, подпоясался новым дерматиновым ремнем, бляха на котором, к слову, оказалась видавшей виды.
Видно было, что ее пытались привести в божеский вид, но «бушность» выдавали глубокие царапины на металле. Правда, несказать, что я сильно расстроился.
— Э, боец, — услышал я.
М-да. Не ошибся. Сержант подвалил даже быстрее, чем я ожидал. Нетерпеливый.
— Чего надо? — Спросил я, зная в общем-то, ответ.
Васек Уткин напрягся. Дима глянул на сержанта с подозрением. Мамаев мялся на месте, явно не зная, как ему отреагировать.
— Ты, друг, как кирзачи получишь, — начал сержант, глядя на меня с нахальным призрением в глазах, — далеко не уходи. Дело у меня одно к тебе есть. Важное.
Глава 10
— Что, часы понравились? — вешая шапку на крючок, спросил я.
— Догадливый, — хмыкнул сержант. — А ну, сними-ка. Дай-ка посмотреть, пока прапор занят.