На арене со львами
Шрифт:
— Пойду подышу свежим воздухом.
Отчаянье расплылось по небритой, встревоженной физиономии Хобарта, но Морган сказал:
— Материала для очередного выпуска хватит. И все равно придется перепечатать кое-какую информацию из других газет.
Как успокаивающе действует профессиональный жаргон, подумал Морган.
Он залез на скамью, а с нее на тонкий дощатый стол, чувствуя, как стол этот прогибается и пошатывается под его тяжестью, и прошел по всей длине, из конца в конец, над собратьями по перу, которые бешено стучали на машинках, добывая хлеб насущный в поте лица, а вот из Моргана любой материал изливался легко, как кровь из вскрытой
— Что я делаю? Сижягу и думммаю о тебе.
В будке воняло, как в сапожной мастерской.
— Я сегодня столько писал, что рука отваливается. Всю ночь работал, а сейчас решил отдохнуть.
— Так я и думала, мой ненаглядный, так имменно я и дум-мала.
— Ты добралась домой благополучно?
— Это смотря как понимать — благополучно.
— Мне кажется, дома тебе лучше,— сказал Морган.— Я же знаю, здесь ты изнывала от скуки.
— Там скука, здесь скука. Там одиночество, здесь одиночество. Никакой разницы.
— Энн, могу я чем-нибудь тебе помочь? Ну хоть немножко?
— Не можешь. Потому что если б ты мог, ты давно сделал бы это. Но такого, еще не бывало.
— Что бы я сделал?
— Сделал бы, и все тут,— сказала Энн.— Если б мог, так бы прямо и сделал. А я, дорогуша, пьяна в стельку.
— Кто бы мог подумать.
— Но напилась я не из-за тебя.
— Ну еще бы.
— Из-за своей проклятой жизни я напилась. Ты ведь не знал, что у меня тоже есть жизнь, правда? Она моя и никого не касается… а тебя уж тем более.
— Ты одна? — спросил Морган резко и злобно: больше ему не за что было ухватиться.— У тебя там никого нет?
— Ступай работай,— сказала Энн.— Там тебе место.
В трубке глухо, отрывисто щелкнуло.
Морган присел на табурет. Теперь ему показалось, что в будке пахнет не как в сапожной мастерской, а как в глубоком, сыром подземелье. Может быть, подумал он, лучше вообще не возвращаться домой, маленький Ричи вырастет и без него, дети быстро ко всему привыкают. А может, надо бы их обоих куда-нибудь увезти, резко изменить всю жизнь. Нет, в любом случае ничего не выйдет. Морган это знал наверняка.
Он долго просидел в будке. А когда распахнул дверь, готовый вернуться к своим обязанностям, своему месту, своему спасению, в зале выступал губернатор очередного штата.
— …пытаясь отложить второе голосование на следующий день,— говорил Мэтт,— но вы же знаете, что они держали тот съезд за горло. Нам слова не дали, мы опомниться не успели, а они уже снова голосуют да стараются перетянуть побольше делегатов на сторону Эйкена. Пришлось нам пустить в ход силы, которые мы приберегали для второго тура, и просить независимых сохранять твердость.
— Вот тогда я начал чувствовать нажим,— сказал Данн таким тоном, будто не знал толком, что такое нажим и почему все вынуждены с ним считаться.— У меня была самая сильная независимая фракция, и, само собой, все на нее зарились. Было известно, что делегаты, которые до сих пор поддерживали вице-президента, переходят на сторону Эйкена. Вообще-то ход был очень даже ловкий, но они знали, что я знаю, что
— Вы чертовски проницательны, Данн, мне это известно,— говорит бывший сенатор.— И вы сами знаете, второго такого случая у вас в жизни не будет. Мы же понимаем, некоторые из народных избранников наложили в штаны, и во время второго тура им не миновать перекинуться к Андерсону, но вам это ни к чему. Старк и Бингем так быстро не сдадутся. Я все выкладываю начистоту, Данн, потому что вместе с вами мы можем лихо развернуться. Вот он, тот решающий миг, которого вы так давно ждете.
— Пожалуй, я все-таки малость повременю.
— Но послушайте… — Этот губернатор из наших чуть не до потолка подскакивал…— разве вам не кажется…
— Вашему кандидату и мечтать нечего собрать большинство,— говорю я поборнику Эйкена.— Я думал, Белый дом куда могущественней, ан дело-то вон как обернулось.
— Но ведь Эйкен идет в гору. Вы же сами могли убедиться, что он идет в гору.
— С вашего позволения, я обожду, там видно будет.
— Какого дьявола, Данн! — Этот губернатор никак не хотел отцепиться; он так никогда и не сумел приобрести вес.— Зачем нам оставаться в дураках, если у Эйкена не будет большинства. И сейчас, может быть, самое время действовать.
— Там видно будет,— снова говорю я ему, и он двинул по проходу назад, ругаясь, как пьяный извозчик.
Телефон возле меня вдруг зазвонил. Приверженцы Старка неофициально осведомлялись о моих дальнейших планах. Я ответил, что намерен поддерживать победителя, и бросил трубку. Телефон опять зазвонил, оказалось, меня вызывает из города чиновник кабинета министров. Я обещал ему хорошенько подумать насчет Эйкена и национальной безопасности. Тут подошел еще один губернатор из нашей фракции и спросил, уверен ли я, что поступаю правильно. Я ответил, что отнюдь не уверен, но сам-то он разве считает, что я ошибаюсь? Потом явился посланец от Бингема и сказал, что они будут очень признательны, если я их поддержу, а я сказал, что буду очень признателен, если они поддержат меня. За ним подоспел глава делегации Андерсона и стал разглагольствовать о воле народа. И тут же пришел председатель партийного комитета штата, который уже велел своей делегации голосовать за Эйкена, а теперь решил заарканить и меня; его сменил один из тех, кто утром завтракал с вице-президентом.
Вскоре через проход притопал Лейтон в белом костюме и галстуке ручной выделки. Я встал, пожал ему руку, а он шепчет мне на ухо:
— Данн, вы ведь понимаете наше положение. Без вас мы не сможем ничего добиться, а с вами, пожалуй, сможем.
— Вот и мне так кажется,— говорю.
Кэрли стиснул мне локоть.
— Мы с вами еще потолкуем.
И потопал дальше, небрежно раздвигая толпу, словно прогуливался по Пятой авеню.
Лидеры других делегаций тоже как бы случайно вертелись вокруг и любопытствовали. Когда представитель «чююдного штаата Алабаамы» начал толкать скучнейшую речь перед вторым голосованием, телефон зазвонил снова. На сей раз это была Кэти Андерсон.