На берегу незамерзающего Понта
Шрифт:
— Мои шансы пропали под Дюком. Фаустовская соната, говоришь?
Полина кивнула, вопросительно посмотрела на сидящего рядом парня и непроизвольно отодвинулась ближе к окну. Он это видел. Чувствовал. Понимал, что она отгораживается, что он говорит вещи, которые озвучивать не стоит, будто бы нарывается. Но этот вызов сидел в нем несгибаемым рельсом. Он был каркасом, не дававшим ему согнуться. И он же мешал ему жить.
— Мне сбавить обороты? — как-то совершенно честно спросил Мирош.
— У меня есть жених.
Иван сглотнул. Пригубил
— Ну, ведь не муж, — с нажимом на последнее слово ответил он. Словно перед самим собой оправдывал собственные поступки.
— Я предупредила, — Полина пожала плечами.
— Мне кажется, я не сделал пока ничего предосудительного. Два раза попытался напоить кофе. Второй раз безуспешно.
— Еще ты пришел на концерт, а сегодня оказался в моей электричке. И даже не счел нужным выдумать, что тебе срочным образом что-нибудь понадобилось в Белгороде.
— Тебе я врать не собираюсь, Зорина, — подмигнул Мирош. — В Белгороде ловить нечего. Аккерман изучен еще в школьные годы.
— И что прикажешь делать с твоей правдой?
— Не знаю. Например, рассказать, куда едешь ты.
— К маме. У меня мама в Затоке.
— А пианино у тебя там есть?
— Естественно, — усмехнулась Полька. — Я часто на выходные домой езжу. А заниматься надо.
— Любишь играть? Или заставляют?
— Это в музыкалку могут заставить ходить, в академию — вряд ли.
Он смотрел на нее. Не придвигался больше. Мысленно чертил линию от мыска волос по лбу, носу, губам, подбородку — к шее, выступавшей из выреза свитера. И впитывал в себя ее черты. Впускал внутрь. И хотел быть внутри нее. Впервые в жизни хотел так сильно, так завороженно.
— А после консерватории? — спросил он, понимая, что сыпет вопросами не по делу. Но она говорила так мало… плевать! Удивительно, что вообще говорила.
— Стану как Кейко Мацуи, — рассмеялась Полина, вспомнив Лёльку. Но следом вспомнился Стас, и она перестала улыбаться. Вряд ли ему понравится такая перспектива.
— Еще плюс к моему плэйлисту. А Гапон тебе понравился? Помнишь, наш клавишник? Ты же не ушла, видела?
— Лёлька очень хотела вас послушать.
— Лёлька?
— Лёлька!
— Стало быть, Гапон тебе не понравился, — резюмировал Мирош, забрал у нее так и не тронутый кофе и поставил оба стакана себе под ноги, после чего торжественно откинулся на жесткую спинку сиденья и прикрыл глаза.
Полина же хмыкнула и отвернулась к окну. За ее спиной было тихо — Мирош молчал. И когда любопытство взяло верх, она снова повернула голову к нему. К ее удивлению, оказалось, что он спит. Или делает вид, что спит.
Все то же любопытство не позволило отвести взгляд. Полина рассматривала молодого мужчину, сидящего рядом с ней, испытывая странный трепет, которого не испытывала никогда прежде. Лицо его не имело идеальных черт, но в то же время было не лишено привлекательности. Рыжеватая поросль
«Шрамы украшают мужчину», — подумала она, смутилась, будто кто-то мог подслушать ее мысли, и заставила себя прервать свое увлекательное занятие. Достала из рюкзака книгу и уткнулась в нее носом, прочитывая по несколько раз одну и ту же строчку и совершенно не понимая ее смысл, но почему-то думая о том, что у Стаса шрамов нет совсем.
Так они и ехали. Сквозь степи и время. Почти нетронутые стаканчики на полу под его ногами. И его голова, медленно клонившаяся в ее сторону. Сказал бы кто, что однажды он уснет на первом же свидании с девушкой своей мечты — рассмеялся бы.
Но, тем не менее, Мирош спал, как не спал уже очень давно. Крепко, сладко, в полной уверенности, что еще немного, и он возьмет ее за руку, а она не отпрянет. Накануне «Мета» играла до полуночи в клубе. Потом уехали к Гапону отмечать удачный концерт. Пацаны обдолбались. Иван — как ни странно, нет. Это было смешно: Зорина его дисциплинировала.
Дисциплинировала настолько, что сейчас он, сморенный этими безумными сутками, несмотря на выпитый кофе, просто дрыхнул. Несмотря на неудобную позу, покачивание вагона и совершенную нелепость всей этой ситуации в целом. Сегодняшнюю репетицию Иван прогулял, Фурсов ноги оторвет. Чтоб сидел на месте и не рыпался. И не прыгал по электричкам, которые идут неизвестно в какую толком сторону.
Подъезжая к очередной станции, состав замедлил ход. Мирош резко моргнул и проснулся. Не от тормозов, гулко вибрирующих по вагону. А оттого, что понял — она уходит. Поднимается и уходит. Резко выпрямился, мазанул ладонью по воздуху. И ухватил Зорину, с рюкзаком пробиравшуюся мимо него на выход, за руку. Пальцы к пальцам.
— Ты чего? — спросила Полина.
— Твоя Затока? — выпалил он.
— Ну да… Я приехала.
— А-а-а… — протянул Мирош, силясь проснуться и одновременно не отпуская ее. Никогда бы не отпуская. А потом негромко пробормотал: — Значит, и я приехал.
— И что делать будешь? — поинтересовалась она, пытаясь освободиться и двигаться в направлении выхода. Он встал вслед за ней. Налегке, без ничего. Отпустил ее. Подхватил стаканы с пола. В конце концов, он сын мэра, сунувшийся в электричку. Убирать за собой — это хороший тон. И задвигался следом, чтобы не отставать. И чтобы не затеряться среди других выходивших.
— Решу по обстоятельствам, — важно бросил он в ответ.
— Ну-ну! — не осталась она в долгу. — Надо было сойти, когда я говорила.