На берегу незамерзающего Понта
Шрифт:
Она точно знала, что должна его оттолкнуть, но лишь сильнее сжимала пальцы вокруг термоса, чтобы избавиться от безрассудного желания коснуться ими его кожи. Достаточно того, что она чувствует его губы и чувствует, как дрожат ее, отвечая, возвращая поцелуй. Полина закрыла глаза, и вместе с этим исчезли все звуки, которыми была полна станция. Лишь их дыхание — одно на двоих — звучало сейчас между ними. А потом в эти секунды времени и миллиметры пространства ворвалась проклятая грохочущая электричка, ознаменовывая наступление новой реальности для них обоих.
Состав прибыл.
Двери вагонов распахнулись.
Полина очнулась и все же отпрянула от парня.
— Ты придурок? — запоздало возмутилась она. — Ты что творишь?
Он тяжело дышал. Ноздри раздувались. И кончики ушей стали розоватыми. От холода ли? Потом протянул к ней руку и хмуро сказал:
— Рюкзак давай.
— У тебя свой есть, — огрызнулась Полина и ринулась к электричке.
Мирош догнал ее в два шага. В тамбур поднялся за ней. Молча. А уже потом, когда они оказались в полупустом вагоне, тихо, чтобы слышала только она, проговорил:
— Моя очередь спрашивать зачем. Зачем, если ты знаешь, что у нас все с тобой будет?
— Я знаю, что ничего у нас не будет.
— Глупо. Но если по-простому не понимаешь, значит, придется объяснять долго и сложно.
Июльское утро наполняло кухню ярким солнечным светом, и Полина щурилась от его отражений на всех блестящих поверхностях, которых было немало в квартире Стаса. Он любил глянцевое, блестящее, абстрактное и ультрасовременное, отчего хоть волком вой. А она волком выть не хотела. Этот фарс надо было довести до конца. Ради чего — вопрос задачи.
И тем не менее, Зорина упрямо сооружала омлет — без излишнего энтузиазма, но из чувства долга. Того самого, который руководил ею и минувшей ночью, когда Стас приволок ее к себе и заставил ее доказывать свою любовь… или же скрывать сомнения в ней.
Полиной все чаще владело чувство вины. Ей казалось, что надо, пора уже принять решение — только знать бы какое… Согласиться на его чертовы претензии или послать их без шансов на возвращение. Вместе с ним. Ее первым. Сделавшим ее женщиной. Умеющим баловать. И способным на очень многое пойти ради нее. Разве нет?
Эта неопределенность и блеск чертовых поверхностей омрачали радость наступивших каникул и закрытой сессии. Но некоторое облегчение приносил предстоящий отъезд Стаса. В его отсутствие она сможет оставаться в Затоке столько, сколько нужно, чтобы помочь Татьяне Витальевне в пансионате, а не разрываться между матерью и Штофелем, мотаясь в Одессу и обратно. И, кроме того, у Полины будет достаточно времени всерьез подумать над тем, что ей делать дальше.
От раздумий ее отвлек запах кофе, и она вспомнила про омлет, к счастью, не успевший подгореть. Вооружившись благими намерениями и блестящим, глянцевым, «ультрамодным» подносом, на котором расположился завтрак, Полина протопала в спальню.
Штофель уже проснулся. Лежал на подушках с видом сибарита. И поглядывал на нее из-под прищуренных от солнечных отблесков
— Ты совершила подвиг и отыскала кухню? — лениво улыбнулся он.
— Не велик подвиг, — сказала Полина и пристроилась рядом вместе с подносом.
Стас потянулся к ней, коснулся ее щеки мягким прикосновением. Опустил ладонь ниже, чертя дорожку по шее к вырезу футболки.
— Я от тебя с ума схожу, — хрипловато поведал он.
— Ум тебе еще пригодится, — она тоже улыбнулась и кивнула на поднос. — Холодный омлет — это невкусно.
— Что тебя туда понесло? В девять приходит Наталья, она бы приготовила все. Повалялась бы еще.
— Захотелось самой.
— Ну сейчас оценим, — Стас принял комично-строгий вид и взялся за вилку и нож, — что мне там досталось в хозяйки.
Ел он… красиво. Иначе не скажешь. Нарезал омлет на одинаковые по размеру квадратные кусочки. Один отправил в рот. Тщательно разжевал, демонстрируя хищность собственной челюсти. Проглотил. Сделал глоток воды из стакана. И внимательно посмотрел на Полину.
— А если я больше ничего не умею? — спросила она, наблюдая за Стасом.
— Умеешь. Не далее, чем сегодня ночью, я имел возможность в этом убедиться.
— И этого достаточно?
— Немного покладистости — и тебе бы вообще цены не было, — в рот отправился следующий кусок омлета.
— Приятного аппетита, — усмехнулась Полина и взяла с подноса свою чашку с кофе. Теперь за ней наблюдал он. К утру его щеки покрывались иссиня-черной щетиной. Но это было единственным, что делало его ближе к иным людям. Даже волосы после сна лежали вполне прилично. И взгляд, совсем не сонный, серьезный, ясный, скользил по ее лицу.
— Между прочим, могла бы еще подумать, — чуть растягивая слова, задумчиво проговорил он. — Два месяца в Нью-Йорке. Тебе бы понравилось.
— Я маме обещала помочь, — Полина вздохнула, — я говорила.
— Я не жалуюсь на память. Просто меня поражает… твой выбор при всех сопутствующих обстоятельствах.
Об этих самых обстоятельствах они говорили не единожды. Весь май и весь июнь, с тех пор, как стало известно о необходимости этой поездки, Стас звал с собой, она упорно отказывалась. Если бы он собирался на несколько дней, скорее всего, Полина бы согласилась. Но результатом двух месяцев, проведенных вместе, наверняка станет то, что она больше не вернется в свою квартиру и ничего не будет, как сейчас. И этого последнего шага она не хотела. Точки невозврата навевали на нее легкий ужас.
— Не сердись, — пожала она плечами.
— Я не сержусь и не сердился. Наверное, начинаю привыкать к твоему «нет».
— Ты на работу сегодня едешь? — спросила Полина в попытке сменить тему.
— Нет, не успею. Наталья собрала вещи еще вчера. В десять приедет шофер. Самолет вечером, еще добираться до Киева. Знаешь, о чем я думаю?
— О чем?
— О двух вещах. Во-первых, я еще ни разу в жизни не ел такого вкусного омлета. Наверное, потому что это ты готовила. Спасибо.
— А во-вторых?