На берегу Тенистого Ручья [На Тенистом ручье]
Шрифт:
Он достал из кармана одну из тех серых штучек и на ладони протянул ее маме.
Это кокон с яйцами кузнечиков. Один такой я вскрыл. В нем тридцать пять — сорок яиц. И в каждой ямке по кокону. И на каждый квадратный фут — восемь или девять таких ямок. И так по всей округе.
Мама опустилась на стул, и ее руки беспомощно упали.
— У нас столько же шансов собрать урожай на будущий год, сколько научиться летать по воздуху. Когда из этих яиц вылупятся кузнечики, в здешних краях не останется ни одной травинки.
— Ах, Чарльз! — сказала мама. —
Папа рухнул на скамью и ответил:
— Не знаю.
В отверстие над лестницей свесились Мэрины косы. Потом появилось ее лицо. Она озабоченно смотрела сверху на Лору, а Лора смотрела на нее. Потом Мэри слезла по лесенке и встала у стенки рядом с Лорой.
Папа выпрямился. Глаза у него горели неукротимым огнем, и это было совсем не похоже на то, как они блестели, когда он улыбался Лоре.
— Одно я знаю, Каролина, — сказал он, — никакая мерзость вроде этой не возьмет над нами верх! Мы что-нибудь придумаем! Вот увидишь! Мы продержимся.
— Да, Чарльз, — сказала мама.
— Почему бы нет? — сказал папа. — Мы здоровы, у нас есть крыша над головой, мы обеспечены лучше многих. Собери обед пораньше, Каролина. Я иду в город. Вот увидишь — я найду какой-нибудь выход!
Пока он был в городе, мама, Мэри и Лора задумали приготовить ему вкусный ужин. Мама сделала из простокваши красивые белые творожные шарики. Мэри и Лора нарезали ломтиками холодную вареную картошку, а мама приготовила соус. Еще они поставили на стол хлеб, молоко и масло.
Потом они умылись и причесались. Надели свои выходные платья и завязали косы лентами. Кэрри они надели ее белое платьице, а на шею — нитку индейских бус. Все было готово, когда на пригорке, усеянном кузнечиками, показался папа.
Это был веселый ужин. Когда они съели все до последней крошки, папа отодвинул тарелку и сказал:
— Ну, Каролина...
— Да, Чарльз? — откликнулась мама.
— Я нашел выход, — сказал папа. — Завтра я отправляюсь на Восток.
— Ах нет, Чарльз! — воскликнула мама.
— Все в порядке, Лора, — сказал папа. Он имел в виду, что не надо плакать, и Лора не расплакалась.
— Там сейчас идет жатва, — сказал папа. — Через сто миль к востоку отсюда начинается земля, где снимают урожай. Это последняя возможность получить работу, и много народу с Запада сейчас туда собирается. Поэтому мне нужно поспешить.
— Если ты считаешь, что так будет лучше, — сказала мама, — то, конечно, мы с девочками тут справимся. Но, Чарльз, ведь это такой далекий путь!
— Ерунда! Что такое пара сотен миль? — сказал папа. Однако он посмотрел на свои старые залатанные башмаки. Лора знала: он думает о том, выдержат ли они такую дорогу. — Пара сотен миль — для меня это просто безделица!
Потом он вынул из футляра свою скрипку. Он долго играл в наступивших сумерках. Лора и Мэри сели поближе к нему, а мама неподалеку укачивала Кэрри.
Он сыграл «Диксиленд» и «Янки Дудль». Сыграл «Эй, ребята, все под флаг!» и
О,Потом он убрал скрипку. Ему надо было пораньше лечь, чтобы наутро пораньше отправиться в путь.
— Береги скрипку, Каролина, — сказал он. — Она придает мне силы.
На рассвете они позавтракали, потом папа поцеловал их всех и ушел. Чистую рубашку и пару носков он закатал в куртку и закинул за плечо. У брода через ручей он оглянулся и помахал им рукой. После этого он шел не оборачиваясь, пока не скрылся из виду. Джек стоял тесно прижавшись к Лоре.
Еще с минуту никто из них не двигался с места. Потом мама весело сказала:
— Теперь на нас все хозяйство, девочки. Мэри и Лора, берите Пеструшку и ведите ее поскорее к стаду.
Она ушла с Кэрри в дом, а Мэри и Лора побежали в хлев, вывели Пеструшку и погнали ее к ручью.
В прерии не осталось травы, и голодной скотине приходилось есть ивовые побеги, веточки слив и прошлогоднюю сухую траву по берегам ручья.
Дождь
Без папы жизнь стала унылой и скучной. Лора и Мэри даже не могли сосчитать дни, оставшиеся до его возвращения. Они представляли себе, как он уходит все дальше и дальше в своих залатанных башмаках.
Джек уже не был таким резвым псом, как раньше; на морде у него появилась седина. Он часто глядел на пустынную дорогу, по которой ушел папа, вздыхал и ложился, поджидая его. Но он уже не надеялся, что папа когда-нибудь вернется.
Мертвая, объеденная, скучная прерия лежала под жарким небом. С земли поднимались пыльные смерчи. Далекий край земли, казалось, извивался, как змея. Укрыться от солнца можно было только в доме. На ивах и сливовых деревьях не было листьев. Тенистый Ручей пересох, лишь в заводях стояло немного воды. Колодец был пуст, и только из родника возле их старой землянки сочилась вода. Мама ставила там ведро, и за ночь оно наполнялось. Утром она уносила это ведро в дом, а на его место ставила другое, которое наполнялось за день.
Закончив утреннюю работу, мама, Мэри, Лора и Кэрри оставались в доме, слушая, как за стенами свистит обжигающий ветер и как мычит, не переставая, голодная скотина.
Пеструшка так исхудала, что у нее торчали все ребра, а глаза ввалились. Целыми днями она вместе с остальным скотом, мыча, разыскивала что-нибудь съедобное. Они съели весь кустарник по берегам ручья и сжевали на ивах те ветки, что могли достать. Пеструшкино молоко горчило, и с каждым днем она давала его все меньше.
Сэм и Дэвид стояли в хлеву. Они не получали вдоволь сена, потому что заготовленные стога нужно было растянуть до следующей весны. Когда Лора водила их вниз к ручью и по его высохшему руслу к заводи, лошади воротили носы от тепловатой мутной воды. Но им приходилось ее пить. Коровам и лошадям тоже иногда приходится быть терпеливыми.