На далеких окраинах
Шрифт:
— Благодарю? Что это у вас за лошадь?
— А что-с?..
Всадник чувствует, что его конь как-то подозрительно начинает поднимать хвост и дает ему предупредительный удар шпорами: дескать, веди себя прилично, когда разговариваешь с дамами.
— Да прекрасивая.
— Это я недавно купил в Ходженте.
Незначительная пауза.
— Марфа Васильевна, правда ли, я слышал, что...
— Правда, правда, — хохочет Марфа Васильевна.
— И как это он, почти в упор, и промахнулся?.. — удивляется всадник.
—
— Да из револьвера...
— Из какого револьвера?.. Просто нагайкой.
— С победой имеем честь поздравить! — басит толстый генерал и хохочет, хохочет всем своим ожиревшим существом, хохочет чуть не до апоплексического удара.
Два конвойных казака-уральца, которые трепались за генералом, не ожидая, что тот так внезапно остановится, натыкаются на круп его лошади.
— Чего рты разинули, скоты!..
— А мы хотим Батогова к следующему чину представить за его рыцарскую отвагу...
— У меня в канцелярии уже реляцию пишут о ночном деле, — острит генерал и плотоядно смотрит на круглые локотки Марфы Васильевны.
И с генералом поболтала немного Марфа Васильевна.
Вся словно развинченная, дребезжит оренбургская линейка в одну лошадь; на козлах — солдат в кумачовой рубахе и ермолке с кистью. В линейке сидят четыре дамы в канаусовых блузах и в круглых соломенных шляпках, на которых раскинулись целые цветники и огороды.
— Марфа Васильевна, — пищат дамы, — мы к вам...
— Заходите, — нехотя произносит Марфа Васильевна, которая вообще недолюбливала общество местных барынь.
— Да нет же, я вам говорю, это совершенно не так было, — говорит интендантский чиновник, тот самый, что был у Хмурова. — Кому же и знать, как не мне.
— Да вы-то откуда знаете? — спрашивает его другой, тоже, должно быть, чиновник.
Оба они выпили у буфета по большой рюмке полынной и тыкали вилками в тарелку с молодым редисом.
— Я откуда знаю, гм...
— Да, вы-то?..
— Мало ли откуда: тот говорил, другой говорил, третий. Да вот даже, не больше как за четверть часа перед этим, встречаюсь я с…
— Ну, вот то-то же... другой, третий, а мне сам Батогов подробно рассказывал.
— Что же это он вам говорил-то? — язвительно улыбаясь, спрашивает интендантский чиновник.
— Брилло схватил ее за талию, а доктор за ноги и марш-марш в кусты; знаете, тут сейчас кусты, такие густые, ну, вот где новая стройка, большая яма тут еще такая...
Несколько человек окружили рассказчика; какой-то высокий лысый господин бросил обгладывать крыло поданного ему фазана, встал и подошел к прилавку, обтирая усы салфеткой.
— В эту-то минуту является Батогов, а сидел он до той поры в экипажном сарае. Бац в одного, бац в другого: натурально — оба наповал.
— Да тигра кто же выпустил?..
— Какого тигра? Это совсем другая история...
— Да, да, ну, виноват, продолжайте.
— Вы говорите, оба наповал? — прерывает рассказчика лысый господин.
— Наповал; в висок навылет...
— Да они оба живы...
— Как живы!.. Ну, вероятно, скоро умрут, по крайней мере, ранены смертельно...
Рассказчик несколько смущен и сосредоточенно ловит вилкой новую редиску.
— Полноте, с Батоговым даже и револьверов не было...
— Ну, батенька, это нет... Это вздор! Я, положим, не слыхал, но моя жена ясно слышала два выстрела.
— Ну, может, то были совсем другие выстрелы, — улыбается за прилавком сам Тюльнаненфельд, отсчитывая кому-то сдачу.
Публика хохочет.
— Сегодня вечером дуэль! — объявляет новый посетитель, появляясь на пороге ресторана. — Кто смотреть хочет?
— Где, где? — послышались вопросы со всех сторон.
Никто уже не спрашивает: кто? с кем? Дело всем хорошо известно. Из бильярдной выбегают личности без сюртуков с киями в руках.
— А вот еще покуда не решено. Доктор поехал к Батогову с вызовом. Что-то привезет.
— Наверное через платок.
— Помирятся.
— Нет, тут не помиришься; тут, брат, кровью пахнет.
— Да, дело скверное, хоть из области уезжай. Как теперь ему глаза показать в общество?
— Ничего, обтерпится.
— Ох, трудновато.
— А на холодном оружии, знаете ли, много посущественней будет; как-то к делу ближе...
— Ну, а Марфа Васильевна что?
— Да ей-то что же?..
— Ну как же, все-таки...
— Она-то тут совсем уж не причем, — говорит как будто про себя стрелок, уткнувшись лицом в обрывок газеты. — Всякий негодяй полезет бесчинствовать, а женщина виновата, гм... Странно!
— Ну, вы уж слишком: «негодяй»... Эдак много негодяев скоро будет, — вступается сосед с правой стороны. — Ежели человек пьян и сам себя не помнит...
— Так это вы пьянством всякую гадость оправдывать станете. Ну, не пей, если знаешь, что скотская натура наружу полезет.
— Ну, заспорили! — протянул интендантский чиновник. — А ведь если рассудить по чести, по справедливости: ну что такого особенного сделал Брилло? То есть ровнехонько ничего.
— Ну, как же ничего...
— Да, конечно. Пели под окном, что за беда. Ну, в окно полезли, господи боже ты мой! Да что же тут такого. Положим, бить не следовало, но согласитесь же сами, видит, что трое пьяных, ну, чего лезть, ну, оставь его в покое. Нетрудно было предвидеть, что бить будут... Со стороны Батогова тоже не совсем честно. К чему это такие крайние меры: нагайками по голове! Не по-товарищески, нет, не по-товарищески. Не следовало бы...