На Дороге

Вель Софья

— Авдотья, обещай! Это важно. Обещай, что оставишь меня, когда я… Когда облик человеческий терять начну! И беги! Труби о Звере.

— Каком-таком звере?!

— Лютом! — Сильвия отвернулась.

— Ничегошеньки я тебе обещать не буду! Я старая, много чего повидала, и одну тебя на дороге не брошу! А порешишь убегать, найду и туго привяжу к Остолопику!

Старуха насупилась и принялась усердно мешать густую жижу в котле, ругаясь вполголоса.

А Сильвия достала пергамент и начала письмо к детям: «Мне не хватит всех нежных слов, чтобы рассказать,

как сильно вы любимы. И хочется пропеть все колыбельные, рассказать все сказки — страшные и смешные, поучительные и глупые.

Сколько нежных поцелуев и веселых щекоток отвесить вам сегодня?! С кем поиграть в жмурки?! Какую небылицу нашептать? Знаю…

В одном темном-претемном лесу, посреди коряг и мхов притаилась полянка. И ничем бы она не была примечательна, кабы не дивный куст одуванчика, возвышавшийся в самом центре.

Куст был раскидист и тенист — под резными листьями мог спрятаться целый выводок мышат, а соловей — укрыть гнездо с пятаком желторотых крикунов. Такой вот одуван-великан вырос на солнечной поляне тёмного-претемного леса.

Одуван качал яркими головками, привечая шмеля или пчелу, и заботливо складывал перышки в час заката, пряча нектар и новую жизнь.

Жизнь росла, и скоро солнечная головка закрылась, чтобы поседеть. Маленькие зеленые зернышки, крепко стиснутые бутоном, спали, тихо причмокивая во сне. Их пушистые хвосты прятались от зноя и холода под мелкими острыми лепестками.

Малышам снились удивительные сны о золотом солнце, чей свет и тепло они ощущали сквозь бутон, о шуршащем дожде, чьи капли стекали по стенам их уютного домика, и о сладкой росе, щекочущей пушистые хвостики каждое утро.

Время шло, малышам становилось все тесней, они толкали друг друга, стараясь устроиться поудобней. Наконец, теснота стала невыносимой, и каждой семечке больше всего захотелось вырваться из объятий высохшего бутона.

— Фррруухх! — одним солнечным утром старый бутон лопнул, выгибаясь дугой. Зернышки оказались ничем не стеснены. Можно было спокойно вздохнуть…

Ох, и гомон же поднялся, должна я вам сказать! Каждое зернышко во весь голос восторженно рассказывало соседу о своей радости. Увы, сосед оставался глух — его радость была не меньшей. А чтобы кого-то услышать, надо хоть ненадолго перестать говорить.

Наступили чудесные времена: солнце давало силу, бутон продолжал кормить. Но семечки рвались посмотреть большой мир, ветер нашептал о предстоящем путешествии.

И только одно маленькое, очень славное семечко робко смотрело в небеса. Оно росло где-то посередине пушистого шара, между небом и землей, и не знало, чего хочет больше — невероятных приключений, или размеренного счастья.

Братья и сестры нижнего края уверенно смотрели на землю — было бы чудесно засеять поляну и прорасти к началу лета. А жители верхнего полукружья говорили только о небе да о ветре. Они ждали, когда же эфир подхватит теплою рукой, и они улетят к самому солнцу…

Утро выдалось ясным. Зернышки привычно распушили хвосты. Одни лениво грелись, другие вели споры о лучшем месте

для посева… Вдруг порыв ветра наклонил пушистый шарик к земле.

"Ай!", — закричали несколько зернышек, оторванных от большого шара. Остальные проводили их немым недоумением, перешедшим во вспышку разных чувств. Одни кричали, другие наскоро повторяли уроки полета и сева, третьи растопырили хвосты, надеясь взлететь повыше.

С шумным "Ах!" верхние и нижние зернышки перемешались и полетели кто куда. И только одно семечко отчаянно вцепилось ручками-колючками в бутон, не стремясь расставаться.

Оно совсем не думало о путешествиях или прелестях родной поляны, желая только одного — вернуть вчерашний день.

Ветер был неумолим. Резкий порыв, предвестник грозы и бури, ухватил семечко за хвост и подбросил к самым небесам.

Семечко крепко зажмурилось, ветер играл с ним, подкидывая и кувыркая. Семечко пыталось вспомнить, как правильно распушать хвост, как верно скользить по воздушным потокам. Но ничего не вспоминалось.

Наконец порывистый предвестник гроз сменился легким шалуном-эфиром. Семечко перестало путать небо с землей. Оно робко открыло глаза и зачарованно выдохнуло.

Вокруг был Мир. Семечко парило, уже доверчиво подставляя хвостик ветру.

Но эфир-озорник переменился и понес его к реке…

А в реке живут рыбы. Страшные чудовища, готовые слопать. А если и не рыбы, то оно же потонет! Стоит только замочить хвост!

Семечко взмолилось: "Ветер, отпусти меня здесь!". Но ветер не слушал, дуя то ласково, то порывисто…

Река была все ближе. Теперь семечко умоляло не прекращать дуть, но проказнику-ветру наскучило и… он стих.

Семечко оказалось прямо посреди реки. Как уж оно крутило пушистым хвостом, но гладь с кругами от дыханья рыб неумолимо приближалась. Словно в насмешку, ветер подул, отбрасывая к тенистому краю, полному кувшинок.

Семечко шлепнулось на широкий лист. Потерло бок и растерялось, — что теперь? Вокруг была вода и рыбы, а на листе кувшинки корни не пустишь… Так пролежало оно ночь и совсем озябло.

Кто-то толкнул кувшинку, семечко полетело кувырком, совсем рядом булькнула рыба. До натянутой водной пленки оставалось мгновение. Семечко зажмурилось…

Как вдруг его резко потянуло вниз, путая хвост, оно шлепнулось в реку, но воды наглотаться не успело — подхватили чьи-то теплые ручки.

— Ой! — Фей совсем не ожидал увидеть семечко вместо хвоста стрекозы. — Ты откуда тут?

Семечко дрожало. Вид у него был самый несчастный.

— Э-э-э, дружок, да ты замерз! И что это за гадкая пакля? — Фей ласково погладил его и… оторвал хвост. Семечко растерянно проводило взглядом бесполезный теперь хвост, а Фей добродушно продолжил: — полезай ко мне в сумку.

И семечко очутилось в сумке Фея, где пахло пыльцой и светом.

Фей тем временем продолжил гонки на стрекозах, но тут полетел кувырком, бедное семечко бултыхнулось в воду, и теперь не могло себе помочь хвостом. Оно замерло перед самым носом рыбы. Рыба раскрыла пасть…