На двух берегах
Шрифт:
– Не кучей! Рассредоточься! Огонь! Огонь! Огонь!
Это были критические минуты, потому что почти никто из взвода Лисичука, перебегая, не стрелял, и немцы поднялись, и надо было их остановить, придержать, чтобы отходить дальше, к ротному, который дважды уже крикнул ему:
– Лисичук! Новгородцев! Ко мне! Все ко мне! Рота, ко мне!
Стреляя из-за Лисичука, слыша, как начали стрелять справа и слева от него, Андрей увидел, что немцы ложатся, что их перебежки стали короче, и он скомандовал:
– Броском! За мной!
– он вскочил и, петляя с первого шага, добежал до дерева, за которым
– Где пулемет? Бросил?!
– хрипло спросил ротный. Он менял магазин, магазин заело, ротный дергал его, но магазин не выходил, и тогда ротный с силой ударил по нему кулаком так, что магазин отлетел.
– Где пулемет?
– ротный вставил полный магазин, дернуя затвор и резко повернул автомат на Андрея.
– Где пулемет? Бросил?!
– Пулемет разбит!
– крикнул он.
– Прямое попадание. Расчет погиб! Прямое попадание, понятно! Опусти автомат! Ну! Что я, дурак, чтобы бросить пулемет? Теперь он куча железок. Тяжелая мина! Прямо под него! Разбросало на железки! И все ребята убиты! Ты понял? Опусти автомат, ну. Лисичук убит!
– Ах, мать их!..
– крикнул ротный, опуская автомат.
– Где Бодин?
Андрей тоже опустил автомат, и, когда ротный лег, он лег рядом с ним.
– Не знаю. Не видел. Говорил, что будет со вторым отделением.
– Будет со вторым отделением?
– переспросил ротный, наблюдая за тем, как рота укладывается в более-менее ровную линию и как накапливаются, дозаряжая оружие, передыхая перед следующим рывком, немцы.
– Я был со вторым отделением. Бодин там и не мелькал. Там тоже весь расчет. Кроме наводчика. Но пулемет цел. Старшина!
– крикнул он.
– Здесь!
– ответил старшина. Он лежал от них недалеко, на спине, санинструктор перевязал ему кисть руки.
– Сколько патронов к пулемету?
– Пять коробок. И полцинка россыпи.
– Может, Бодин ранен или… - сказал предположительно Андрей.
– Может, - коротко кивнул ротный.
– Посмотрим. И посмотрим, что еще делать с тобой. Если врешь - не завидую!
– Не завидуй!
– буркнул Андрей. Его колотила дрожь, как будто бы внутри него что-то прыгало, металось. Он все еще видел покачивающийся напротив его груди автомат ротного и палец ротного на спусковом крючке.
Ротный, конечно, был прав: если бы он действительно бросил исправный пулемет, его бы следовало пристрелить, как собаку, не только потому, что по приказу по всей армии запрещалось в любых обстоятельствах бросать оружие, но, главное - сейчас, при отходе, пулемет был позарез нужен роте.
Андрей смигивал, стараясь избавиться от все стоявшего перед его глазами автомата ротного. Конечно же, этот автомат был, как и у всех, закопченный чуть ли не до половины кожуха, с особенно плотным нагаром у дульного среза, здесь нагар был прямо как слой сажи. Но этот закопченный дульный срез черным зловещим зрачком все смотрел на Андрея, все висел в воздухе перед ним (как, например, некоторое время висит перед глазами волосок зажженной лампочки, если посмотреть на нее, а потом отвести взгляд), и Андрей должен был смигивать, опустить голову к земле, чтобы избавиться от него и угомонить дрожь.
– Прямо под пулемет! Его даже подбросило. Вертлюг - пополам, короб разбило, а раму - к
– Почему ж ты живой?
– спросил ротный, не глядя на него, а приподнимаясь и махая кому-то: - Сюда! Ладно. Ладно,- закончил он разговор.- Третий взвод на тебе.
Где-то снова проскрипели шестиствольные минометы, и через секунды по роте веером ударили мины. Закричал раненый, кто-то вскочил, чтобы убежать, закрывая голову, в лес, но тут же упал, срезанный осколком от новой серии мин. Все грохотало, рвалось, визжало, свистело, летела в воздух земля, ветки, воняло сгоревшим толом, и над ними повис, не рассеиваясь, едкий дым, через который не видно было ни немцев, ни своих.
Заскрипел новый залп, новые мины рванули точней, и, казалось, теперь уже от роты не должно остаться ничего.
– Рота! Вправо! Триста метров!
– крикнул, вставая, ротный.
– Вперед!
Сами разрывы, дым, пыль прикрывали их от немцев, изготовившихся к атаке. Тут уж ни лежать, ни отползать было нельзя. Тут нужен был стремительный рывок, чтобы как можно скорей, потеряв скольких-то, вывести остальных из зоны поражения, потому что каждый залп убивал и ранил лежавших, не успевших окопаться солдат.
– Третий взвод!
– подхватил Андрей, вскакивая за ротным.
– Вправо! Триста метров! Вперед!
Он побежал, слыша топот бегущих впереди, сзади, по бокам, и, только почувствовав почти сразу же за следующим скрипом минометов, как уплотнился воздух, крикнул: «Ложись!» - и упал, упал вовремя, потому что грохнула еще одна серия мин и осколки, свистя, промчались над ним. Но эта серия задела роту лишь краем, ударила по отставшим, где-то сзади так, что уже не донеслись ни крики раненых, ни их стоны.
– Верещагин! Старшина! Новгородцев!
– позвал их ротный.
– Ко мне, живо!
Теперь от немцев их отделяла гривка высоких кустов.
Ротный стоял сразу же за гривкой, касаясь головой куста, стоял во весь рост, глядя себе, как сначала показалось Андрею; под ноги. Но он смотрел не под ноги, а в неглубокий, наспех отрытый окопчик, на дне которого сидел Бодин.
– Ты говоришь, со вторым отделением? А он вот где, субчик! Вот где твой командир взвода!
– процедил ротный Андрею.
– И надо же!..- Он широко открыл рот, хватил воздуха и словно подавился им. То ли от гнева, то ли оттого, что ротный потерял много крови, он был бел, лицо его стало совсем покойницким, под кожей четко проступали кости, глубоко запали глаза, синие губы как-то истончились, открывая крупные с желтизной зубы.
– Что же ты, Бодин, - начал было Верещагин, - Что ж ты такое… Мы потеряли… Где твоя совесть?.. А у меня еще мелькнуло: «Что-то не видно Бодина? Жив ли?» А ты тут…
– Встать!
– вдруг крикнул ротный.
– Встать! Вылазь!
– ротный толкнул Верещагина от окопчика.
– Видел? Ясно! Живо круговую оборону! Окопаться!
Верещагин побежал вдоль гривки, крича:
– Окопаться! Рота, окопаться!
Немцы медлили, все били по тому месту, откуда рота перебежала, немцы хотели сначала искромсать ее минами, но эти мины рвались впустую. Рота лежала за гривкой кустов, и кое-кто уже начал торопливо рыть в песчаной земле окопчики.