На двух берегах
Шрифт:
«Значит, недавно рыли, а раз рыли, значит, тех блиндажей, что остались после смененной части, оказалось мало, значит, это, судя по всему, новая часть, более полная, более боеспособная», - решил Андрей. На все эти мысли ушли лишь крохи секунд, мысли не сбивались, не меняли друг друга, а вспыхивали одновременно, на все мысли ушло лишь то время, в которое он остро взглянул на блиндаж и немцев. «Но что мне делать?!» - кто-то крикнул в нем.
– Ты!.. Ты!..
– возмутился переводчик и зло прищурился, как бы отыскивая подходящее злое же продолжение, и немец-штангист, уловив его тон, поняв его как команду приготовиться, сделал шаг к Андрею и стал так, чтобы было удобнее бить. Остальные разведчики
«Черт с ним!
– Андрей сжался, напрягся.
– Сразу на пол. На живот. Или я дам одному. А ногой второму!
– решил он.
– Не забьют. Я им еще ничего не сказал! Я им нужен! Сволочи!»
Старший офицер грифелем карандаша пошевелил награды Андрея так, что все они легли в ряд, так, чтобы первым в ряду оказался орден, и начал говорить, а переводчик тут же переводил.
– Скажите ему, что если он будет хорошо отвечать, он получит шнапс и махорку. Скажите, что война для него кончилась.
– Офицер перевернул орден, наклонив голову набок, прочел его номер и опять перевернул орден.
Тот офицер, который курил, наклонился так, чтобы лучше видеть, и с любопытством посмотрел на медали, а орден, взяв за уголок знамени, поднес поближе. Второй офицер тоже наклонился к столу. Оба они были молодыми еще, на их мундирах, кроме фашистской эмблемы, ничего не было, ничего не было и на мундире денщика, и это тоже подтверждало, что все они недавно на фронте, так как ничего еще, ни одного креста, не успели заслужить.
Теперь Андрей рассмотрел, что у старшего офицера чистый, без их немецких, четырехгранных звездочек-пирамидок погон, но серебро на нем было витое, и это означало, что офицер - майор. У одного из двух молодых офицеров тоже был чистый погон, но с простым, прямым шитьем серебром, что означало, что этот офицер лейтенант, а другой молодой офицер был обер-лейтенантом, так как у него на погоне была одна пирамидка.
«Кончилась!
– повторил себе Андрей, когда переводчик перевел ему.
– За шнапс и махорку! Вот это цена…»
Он покосился на разведчиков - не рвануть ли у одного из них, у того же штангиста, «шмайссер», чтобы полоснуть их всех тут длиннющей очередью так, чтобы они закорчились прямо на своих местах - разведчики и денщик у дверей, переводчик прямо на табуретке, а офицеры возле стола. Но разведчики были не дураки, разведчики ждали и такого варианта, они бы могли при первом же его движении, всадить в него по полдюжине пуль - Андрей заметил, как угрожающе лег палец штангиста на спусковой крючок и как напрягся на нем - но они бы, конечно, даже не стали стрелять: он был их добычей, их «языком». Даром, что ли, они лезли за ним через передний край, лежали в грязи, поджидая этого «языка», когда вокруг были русские, даром, что ли, они рисковали не только самим стать «языками», но рисковали подохнуть от очереди из ППШ. А он еще не сказал им практически ни слова, не сделал ни крошки того, ради чего они и лазили через передний край. Нет, смысла убивать его для них не было. Рванись он к ним, они бы мгновенно упали на него, сшибли на пол, избили бы и как следует затоптали сапогами. Рванись он к переводчику за «парабеллумом», штангист и остальные упали бы на него сразу, и все бы было также, разве что с ма-лымй отличиями. Что он мог сделать сейчас? Один против десятерых, против вооруженных здоровых десятерых фрицев, безоружный, избитый, почти отчаявшийся?..
Смени по волшебству все наоборот, перенеси судьба его через передний край в наш блиндаж, поставь с автоматом за спиной хоть этого штангиста, тоже безоружного, тоже с разбитой, раскровавленной головой, дал бы он этому фрицу вырвать у себя ППШ? Черта с два! Черта с два! И штангист черта
«Но что-то надо же делать!» - крикнул он себе.
– Шнапс? Махорку?
– переспросил он, не давая включиться переводчику, а подключая к разговору майора, к разговору не по существу допроса.
– Да!
– подтвердил майор и развернул хорошенько карту и вгляделся в нее. Он опять начал говорить, а переводчик переводил:
– Где и какие огневые точки находятся на этом участке? Где позиции артиллерии? Где штаб батальона? Где штаб полка? Где проходят линии связи между полком и батальоном? И пусть он не врет, он старый солдат, он должен уметь читать карту. И пусть он не врет, скажи ему, скажите, что многие огневые точки мне известны, и если он соврет, я его поймаю, и тогда ему будет не шнапс и махорка, а будет плохо, - предупреждал майор.
Пока переводчик переводил ему все это, он сообразил, что этого майора интересует участок против его батальона, что майор хочет пополнить сведения о противостоящем ему противнике, полученные от того командира, которого он сменил. Приподняв голову и сделав два небольших спокойных шага к столу, Андрей различил на карте кривую жирную линию с частыми усиками, обозначавшую передний край, и за ней значки наших огневых точек. Значков было немало, и от них у него защемило сердце - там были, там, под этими значками, были свои! Он даже увидел их - и пулеметчиков, и пэтээровцев, и артиллеристов - он увидел их серые, измазанные глиной, прожженные шинели, шапки-ушанки, повидавшие не один дождь, не один мокрый снег, верно служившие и для того, чтобы их носить, и как подушка, и как емкость, куда, перед тем как рассовать по карманам, солдат получает сухари.
– Комм!
– приказал ему майор, и переводчик встал и тоже подошел к карте и приготовился, глядя на него, переводить. Оба они смотрели на него, но если переводчик смотрел зло и в то же время довольно, то майор смотрел, чуть сощурившись, выжидательно-напряженно, как бы одновременно веря, что он скажет им, всем этим фрицам, что-то нужное им, полезное, но вредное для всех тех в серых шинелях, обмотках, замызганных шапках, и в то же время, как бы сомневаясь, что получит от него эти сведения за такую дешевку, как кружка шнапса и горсть махры.
Второй молодой офицер - лейтенант - взял его комсомольский билет и, раскрыв, с интересом рассматривал. Что ж, ему было, наверное, и правда сейчас интересно: он мог читать хоть цифры, если все слова он читать не мог, то цифры, конечно, понимал, а цифры были - год и день рождения, год и день выдачи билета, он мог прочесть и название города: Москва, он мог понять и странички с отметкой о членских взносах, он мог рассмотреть и его фотографию в штатском: на ней Андрей-девятиклассник нахмуренно уставился прямо в объектив, стараясь не сморгнуть, пока фотограф не закроет объектив колпачком. На Андрее там его первый двубортный пиджак, на ворот которого выпущен отложной воротничок сорочки.
– Комсомол!
– полупрезрительно, но и полуудивленно сказал лейтенант и уставился на Андрея, а потом снова заглянул в билет, как если бы сверяя фотографию и его личность.
Майор покосился на молодых офицеров, и оба они положили и билет, и орден и отодвинулись от стола, один из них пыхнул презрительно перед собой дымом, как бы отгораживаясь этим дымом от Андрея.
То ли от этого дыма, то ли оттого, что Андрей немного отошел,
ему захотелось курить. Он проглотил слюну и, посмотрев в лицо майору, показал пальцем на кисет. Они встретились взглядами, майор кивнул, Андрей тоже кивнул, успев сейчас с близкого расстояния заметить, что у этого офицера с крестами оба уха как будто сверху откусаны и что на руке, в которой он держал карандаш, нет последних фаланг на трех пальцах.