Шрифт:
Большая гостиная освщена такъ ярко, что даже попахиваетъ керосиномъ. Розовыя, голубыя и зеленыя восковыя свчи, догорая на елк, отдаютъ легкимъ чадомъ. Все, что висло на пушистыхъ нижнихъ втвяхъ, уже оборвано. На верхушк качаются, между крымскими яблоками и мандаринами, два барабанщика и копилка въ вид головы веселаго нмца.
– Роза едоровна, достаньте копилку, это для меня! – возбужденно проситъ раскраснвшаяся двочка.
– А мн достаньте барабанщиковъ, я заставлю ихъ сейчасъ барабанить, – пристаетъ мальчикъ, въ нетерпніи топая ножками.
Роза едоровна, бонна нмецкаго
– И зачмъ такъ высоко, фуй! – протестуетъ она.
Въ эту минуту къ ней подскакиваетъ высокій молодой человкъ въ юнкерской форм, съ темно-срымъ лицомъ, свтлыми усиками и совершенно блымъ лбомъ, на которомъ предательски слъ крупный прыщикъ.
– Позвольте, мамзель Роза, я сейчасъ достану… – предлагаетъ онъ, и мигомъ снимаетъ съ елки барабанщиковъ и голову нмца. При этомъ рука его какъ-то ловко скользитъ по обнаженной до локтя рук Розы, а каріе глаза что-то говорятъ, впиваясь въ голубые глазки нмки.
Мальчуганъ уже вертитъ проволочной ручкой, заставляя деревянныхъ барабанщиковъ выбивать какой-то несуществующій маршъ. Двочка съ изумленіемъ разсматриваетъ нмецкую голову съ прорезаннымъ на самой плши отверстіемъ для опусканія монетъ. Юнкеръ, между тмъ, сорвалъ съ елки самое большое красное яблоко, и держитъ его, немножко приподнявъ, передъ Розой.
– Какъ я хотлъ бы быть Парисомъ! – говоритъ онъ, продолжая играть глазами.
– Какимъ Парисомъ? – спрашиваетъ та.
– Миологическимъ Парисомъ, изъ «Прекрасной Елены».
– Ахъ, что вы говорите, я этого ничего не знаю; фуй, какъ это можно!
– Но вы должны знать миологію, ее преподаютъ въ школахъ. Споръ трехъ богинь, ршенный Парисомъ; разв вы этого не знаете?
– Фуй, какъ это можно! И что же вы сдлали-бы, если-бъ были Парисомъ?
– Я поднесъ-бы вамъ это яблоко… Вотъ-съ, извольте.
Нмка, красня, протянула пухлую блую ручку.
– Разв я похожа на Венеру? – отозвалась она, улыбаясь не только губами, но и ямочками по угламъ рта.
– А-га, значитъ миологію-то вы знаете! – поймалъ ее юнкеръ. – Но теперь берегитесь, вы взяли яблоко…
– А что-же это значитъ?
– Это значитъ, что вы должны завтра взять отпускъ, и мы съ вами встртимся въ Гостиномъ двор.
– Фуй, какъ это можно!
– Почему-же нельзя? Мы погуляемъ, проведемъ время…
– Дти, дти, гд-же вы вс? отчего вы не возитесь? – вдругъ закричалъ, выходя изъ кабинета, хозяинъ дома, господинъ лтъ сорока пяти, благообразно-скучной наружности, которой онъ тщетно старался придать для настоящаго случая веселый видъ. – Что вы тамъ длаете? Игрушки разсматриваете? Успете потомъ, посл; а теперь извольте рзвиться, бсноваться – это вашъ праздникъ, вашъ, понимаете! Роза едоровна, заставьте ихъ танцовать. Мамаша сыграетъ вамъ кадриль. Гд мамаша? Nadine, гд ты?
Портьера, отдлявшая гостиную отъ будуара, раздвинулась, и изъ-за нея появилась дама интересной
– Ну, дти, будете кадриль танцовать? – обратилась она ко всей маленькой публик. – Я начинаю.
Благообразно-скучный господинъ все больше напускалъ на себя, между тмъ, самой необычайной веселости. Онъ притопывалъ ногами, накланялся къ каждому изъ дтей, при чемъ фалды его длиннаго сюртука какъ-то странно обвисали, напоминая намокшіе паруса, подставлялъ стулья, и замтивъ, что его партнеры тоже выползли изъ кабинета, съ преувеличенною настойчивостью убждалъ ихъ танцовать.
– Дти, семья – это моя жизнь! – повторялъ онъ поминутно. – Сегодня ихъ праздникъ. Ну, дтки, бснуйтесь, рзвитесь! Шурка, хочешь быть моей дамой?
– Хочу, папа… – отвтила двочка, но такимъ тономъ, который явно противоречилъ ея словамъ.
– Ну, что-же? Когда вы начнете? – нетерпливо отозвалась изъ-за рояля хозяйка дома.
Она повернулась на табурет, и глаза ея направились къ той самой портьер, изъ-за которой она появилась. Тамъ теперь, касаясь головой бахромы драпировки, рисовалась стройная фигура молодого человка въ кавалерійской форм. Словно повинуясь ея взгляду, онъ, медленно пробираясь позади устанавливавшихся паръ, перешелъ черезъ всю гостиную и сталъ подл рояля.
«Какая скука!» выразилось на лиц Надежды Павловы, тогда какъ пальцы ея бойко ударили по клавишамъ.
Кадриль началась – та спеціальная, «елочная» кадриль, которую дти танцуютъ со взрослыми, и когда вс длаютъ видъ, что имъ до необычайности весело, и что зрлище пузатаго, стараго Ивана Антоновича, балансирующаго десятилтнюю Манечку, въ изумительной степени оживляетъ общество и возвышаетъ семейныя начала.
Роза танцовала визави съ юнкеромъ, и когда руки ихъ сходились, она не только крпко отвчала на его пожатіе, но даже шаловливо тянула его къ себ и заливалась тихимъ, немножко замысловатымъ смхомъ. А юнкеръ отвчалъ ей еще боле замысловатою игрою глазъ, поправлялъ свои слишкомъ короткія перчатки, и въ антрактахъ между фигурами задумчиво проводилъ пальцемъ по лбу, ощупывая сидвшій тамъ прыщикъ.
– Уфъ! – произнесла наконецъ хозяйка дома, и съ силою захлопнувъ рояль, встала. – Весело вамъ, дти? улыбнулась она, пробираясь назадъ черезъ всю гостиную. – Теперь устройте какую-нибудь игру, только не возитесь слишкомъ, а то разгорячитесь и простудитесь: вдь вамъ скоро и по домамъ…
Она прошла въ кабинетъ, гд на двухъ ломберныхъ столикахъ возобновился винтъ, оттуда заглянула въ столовую, распорядилась, чтобъ ужинъ подали черезъ два часа, и возвратилась въ будуаръ. За нею, нагибаясь подъ портьерой, вошелъ молодой человкъ въ кавалерійскомъ мундир. Онъ осторожно пробрался между тсно разставленными пуфами и пате, и опустился на табуретъ подл кушетки.