На грани полуночи
Шрифт:
Остерман уставился на него, его ладони взмокли.
– Почему ты не сказал мне, что он близнец Кевина?
Гордон пожал плечами:
– Я не знал, до сегодняшнего дня. Они не подчеркивали свое сходство. В школе Шон отставал от Кевина, потому что Кевин все время перепрыгивал через классы, а Шона постоянно выгоняли. Я узнал, что они близнецы, когда допрашивал девчонку. А когда проверил свою коллекцию некрологов…
– Хранить скальпы на своем КПК – это отвратительная, извращенная и варварская практика, – перебил Остерман. – К тому же опасная.
– Еще
Остерман уставился на стену, испытывая сильное возбуждение, очень похожее на сексуальное влечение.
– Я хочу его живым, – хрипло проговорил он, чувствуя за спиной торжествующую улыбку Гордона.
– Ладно, – промурлыкал тот. – Ты можешь связать Макклауда и играть в свои грязные игры, а я позабавлюсь с девчонкой. Каждый получит по своему оргазму. Согласен?
Остерман коротко кивнул и сглотнул наполнившую рот слюну, дрожа от нетерпения.
– Мне нужно нанять кого-нибудь для поддержки, – заявил Гордон.
– Конечно. Ежу понятно, что ты не справишься с ним в одиночку.
Взгляд Гордона ожесточился.
– Я думал, ты хочешь, чтобы я действовал осторожно, – медленно произнес он. – Чтобы прикрыть твою задницу, а также мягкую прыщавую белую корпоративную задницу «Хеликс Груп». Если хочешь, чтобы я встретился один на один с этим сумасшедшим отморозком, я это сделаю. Но тебе придется рискнуть вместе со мной. Парень очень опасный. И он будет настороже.
– Найми кого нужно, – резко сказал Остерман. – Только действуй в пределах разумного.
– Мне понадобятся люди для наблюдения. Макклауды могут заметить, что мы за ними следим, но Эндикотты – идиоты. Я буду прослушивать их телефоны…
Гордон все бубнил, но Остерман больше не слушал. Он потерялся в воспоминаниях о тех четырех удивительных днях, которые он провел, играя с мозгом Кевина Макклауда. Остерман был освобожден от всякой ответственности не повредить свой предмет, потому что благодаря махинациям Гордона молодой человек официально бы уже мертв. Пепел, парящий на ветру.
Это означало, что несчастное существо, привязанное к стулу, целиком и полностью принадлежало Кристоферу Остерману.
Какое это было чувство! Абсолютная власть, полная свобода. Блаженство.
С тех пор он пытался повторить опыт. Напрасно. Для своих игр он так и не нашел второго такого же мозга.
Это было опасно. Гордон чокнутый. Все выходило из-под контроля. Он рисковал всем, на что потратил целую жизнь.
Но Остерман не мог сопротивляться такому искушению.
– Не могу понять, что мы делаем неправильно. – Синди быстро перемотала самодельную демозапись, чтобы убедиться, что вибрирующий звук, как от «квакушки» [40] ,
– Звучит так, будто я играю под водой, – мрачно сказал Хавьер. – Я не могу отправить этот кусок дерьма. Там задницы от смеха надорвут.
Синди не могла не согласиться. Запись звучала ужасно.
[40] «Квакушка» («вау-вау», «квак», «ваха») – прибор, позволяющий динамически изменять тембр звука при помощи педали. Чаще всего используется при игре на гитаре.
Ей очень хотелось, чтобы Хавьер попал в джазовую программу для молодых артистов «Только звезды». Потому что он более чем достоин стипендии, даже если ему еще не стукнуло тринадцать лет. И на саксофоне он играет великолепно.
Не его вина, что запись не из лучших. У Синди был хреновый микрофон, хреновая акустика и хреновое записывающее устройство, не говоря уже о том, что она сама могла ошибаться. Приличный микрофон, звуконепроницаемая комната и цифровое записывающее устройство были ей просто необходимы. Ну и кто-нибудь, кто во всем этом отлично разбирается. Короче говоря, ей нужен Майлс.
«Чертовски скверно, милочка. Он считает тебя безмозглым кроликом».
– Я порасспрашиваю знакомых. Вдруг смогу найти аппаратуру для записи получше, – предложила она. – Попробуем еще раз. Не расстраивайся.
– Не-а. В программе сказано, что запись нужно отправить завтра. – Хавьер был подавлен. – Но спасибо за попытку. Не волнуйся. – Он улыбнулся ей, и у Синди стало тяжело на сердце. Его часто разочаровывали, но то, как по-взрослому он это принял, заставило ее устыдиться. Ведь она старше на десять лет, а скулит и ноет в десять раз больше.
– Нет, я серьезно. Не надо сейчас сдаваться. У меня есть друг, который просто мастер звука. Посмотрим, сможет ли он нам помочь, – опрометчиво пообещала Синди.
Хавьер пожал плечами, как бы говоря: делай, что хочешь. Затем взял саксофон и с любовью положил его в гнездо из малиновой ткани внутри футляра.
Она так сильно хотела, чтобы он получил эту стипендию, что отдала бы все на свете. С Хавьером она познакомилась в лагере для начинающих групп. Его хотели вышвырнуть за драку, а она отвела его в сторону, чтобы выяснить, в чем было дело. Оказалось, что избалованные маменькины сынки из духовой секции дразнили его, потому что его отец сидел в тюрьме.
– Правда? Мой тоже, – сказала она тогда. – Очень хреново, да?
Опасаясь, что ему пудрят мозги, Хавьер прищурился, и его карие глаза превратились в узкие разрезы.
– Серьезно? – спросил он. – Сколько ему дали?
– Пожизненно. – Ее горло все еще болезненно сжималось при этом слове. Прошли годы, а она все еще не могла привыкнуть к мысли, что ее папочка в тюрьме.
– Без шансов на условно-досрочное освобождение?
Синди покачала головой:
– Ни единого. Закрыли навсегда.