На грани

Качалов Эд

Никто теперь не сомневается, что я дворянин Андрей Борисович Ермолич. Этот дворянин за свои подвиги по спасению города Риги и высших должностных лиц, и самого государя не только снял с себя обвинения в госизмене, но еще и получил чин поручика лейб-гвардии Семеновского полка.

Но это внешняя сторона дела. Ведь, как известно, решение одних проблем порождает другие, иногда более сложные.

Кто же знал, что тело этого Ермолича будет сосредоточением генов всех возможных в этом мире родов. И один этот факт уже

для всех – величайшее зло. А еще стремясь к наилучшему результату, спасая себя и своих друзей, я оказался в центре главных политических интриг.

И, похоже, каждый последующий мой шаг может привести не только к моей гибели, но и, возможно, гибели страны, а может, и всего рода человеческого.

Придя к этой мысли в своих рассуждениях, я одернул себя. Похоже, меня посетила мания величия.

Но, с другой стороны, пусть это будет что угодно, хоть мания величия, если это поможет мне не натворить непоправимых глупостей. Мелких и средних будет предостаточно, а вот таких, что сведут меня и моих друзей в могилу, а страну в пропасть небытия – не надо.

Да уж, какие-то мысли у меня получились, в стиле французского короля Людовика за номером четырнадцать и под ником Король-Солнце, который в свое время заявил: «Государство – это я». Ну и пусть. С моей точки зрения, такой подход для дела более продуктивен, чем «моя хата с краю – ничего не знаю».

С этой мыслью я без всяких возражений позволил заковать себя в кандалы, которые любезно притащил с собой князь-кесарь.

В таком виде я и был доставлен к Его Величеству, Ивану Пятому.

– Кто приказал заковать его в кандалы? – недовольно спросил государь.

– Но Ваше Величество – он опасен! – возразил Ромодановский.

– Расковать!

После того как Ромодановский отдал приказ расковать меня и по требованию государя удалился, Иван Пятый, расхаживая из угла в угол своего шатра, спросил:

– Ермолич, вы понимаете свое положение?

Я не торопился отвечать на вопрос. Позиция отвечающего – очень часто оборонительная, если не проигрышная позиция. Вопрос – это обычно атака. «Вопросы здесь задаю я» - коронная фраза любого следователя. Поэтому, чтобы грамотно и с наибольшей для себя пользой ответить на вопрос, желательно знать, что уже известно спрашивающему. Чтобы узнать это, надо рассказать задающему что ни будь важное для него, но малозначимое для вас.

– Ваше Величество, я понимаю, о чем вы спрашиваете, но, прежде чем я отвечу, позвольте, узнать: нас могут подслушать? – спросил я.

Иван Пятый удивился, на его лице даже проскочила гримаса неудовольствия моей наглости, но он сдержался и ответил:

– Нас никто не может подслушать с помощью магии, и никто из людей не может подойти ближе, чем на семьдесят шагов к моему шатру, а значит, и услышать.

– А если это будут не люди или не совсем люди? – очень тихо, едва

различимым шепотом спросил я.

Император посмотрел на меня и на несколько минут замолчал. На его лице была видна усиленная работа мысли. И в зависимости от того, к какому выводу он приходил на каждом этапе своих умозаключений, менялось выражение его лица. Все-таки Романовы не отличались умением сдерживать эмоции. Еще бы.

Наверняка обеспечением безопасности занимался какой-нибудь Дворцовый Приказ. Но все, кто попадал туда, наверняка, проходили через проверку Тайной Канцелярией, то есть Ромодановским, а значит, и авалонцами.

Соответственно, все было сделано как нужно. Люди подслушать не могли. А авалонцы, а орки, или те, в чьих жилах бежит смешанная кровь? И все под благовидным предлогом, что никто из них не мог появиться в лагере Его Величества. За исключением авалонцев. Но они же друзья! Были! До недавних пор. И даже уже сейчас в лагере как минимум один орк и этот еще Ермолич, который вообще не пойми кто.

А если учитывать, что и магическую защиту ставили те, кто связан с авалонцами, так у царя, может, и вообще никакой защиты нет.

Всю эту последовательность рассуждений достаточно легко было прочесть на лице царя, поэтому его следующему вопросу, я нисколечко не удивился.

– Сам то слышал нас с Ромодановским? – хмуря брови, прошептал царь. Я ничего не ответил, но выразительно посмотрел на Ивана Алексеевича.

Иван Пятый позвонил в колокольчик, - ливрейный слуга. Царь почти неслышно отдал приказание, слуга поклонился и вышел. Через несколько минут в шатер вошел неприметный тип. Одет он был дорого. Я бы даже сказал вызывающе дорого, ярко и блестяще.

Но мне было ясно, что все это варварское великолепие служило одной цели – отвлечь внимание от лица человека. Хотя само лицо тоже было совершенно не запоминающимся. Какие-то смазанные черты лица, выцветшие брови, пегие волосы, выбивающиеся из-под огромного парика.

Царь, что-то написал на клочке бумаги, передал неприметному типу и тот исчез. Еще через некоторое время в палатку вошел улыбающийся мужик в белом мундире и высоком парике. Вошел, молча поклонился и замер. Только его веселые умные глаза жили отдельной жизнью.

Царь посмотрел на вошедшего, тоже молча кивнул и стал что-то быстро писать на листе бумаги. Потом отдал лист вошедшему, тот прочитал, молча вернул лист государю.

– Все понятно, Александр Данилович? Сколько времени понадобиться? – спросил царь.

– Четверть часа – ответил Александр Данилович и, поклонившись, вышел.

– Ну что же, а мы пока попьем кофию.

Около двадцати минут мы молча пили чай, пока снова не появился Александр Данилович, поклонился и сообщил:

– Ваше Величество! Доверительному общению больше ничего не препятствует. Минимум час.