На излёте
Шрифт:
Пастухи молча следили за действиями разведчиков. Старик сидел на небольшом камне, опершись на палку, а мальчишка стоя смотрел на удалявшихся военных.
Пожилой афганец, в отличие от юноши, с уходом группы уже понял, для чего остался этот русский, самый старший из них и самый страшный. Страшный не для него, старого пастуха, повидавшего на своем веку много чего – и хорошего, и плохого. Видевшего и чужаков-зверей, и своих «шакалов», которые зачастую были не лучше, если не хуже этих неверных, пришедших с севера на их землю, на которой они и их деды, и деды их дедов веками пасли скот, мирно торговали с соседями, рожали детей.
А страшный он,
Сказав внуку, чтобы тот сел и молился, дед, гордо отвернувшись, поднял глаза к небу и, увидев орла, такого же гордого, но, в отличие от него, молодого, сильного и свободного, что-то забормотал, беззвучно шевеля тонкими и бескровными старческими губами – то ли молился сам, то ли говорил что-то птице, парящей под облаками. А может он просил у своего бога прощения за те страдания, которые выпали на долю его народа, его семьи, а вот теперь и его внука. Может быть и его вина была в этом.
Казанцев понял, почему дед сказал юноше молиться, – тот, отвернувшись от русского на восток, ничего не должен был видеть, ничего не должен почувствовать и, если повезет, даже собственную смерть.
Сергей понял это и первый выстрел из бесшумного пистолета произвел особенно тщательно и точно – между лопаток, чуть левее шестого – седьмого грудного позвонка.
Дед даже не повернулся на хлопок выстрела, по-видимому, чтобы не видеть смерть внука, но мальчишка наверняка не успел ничего почувствовать, как и хотел старый пастух.
Сбоку в старика стрелять было несколько неудобно, а мучить его, отдаляя его смерть от смерти этого юноши, скорее всего его внука, тоже не хотелось. Поэтому второй раз выстрелил прямо старому в висок. Больше в его сторону Казанцев не взглянул и только, не выдержав, подошел к убитому пастушонку. Мальчишка лежал, завалившись на левый бок, голова была запрокинута и повернута вправо. Лицо еще не успело принять на себя посмертную маску, и только его глаза, широко открытые и несколько удивленные от неожиданностей всего происходящего, покрылись уже той легкой поволокой, которая всегда проявляется сразу же после прихода смерти.
Подойдя ближе, Сергей закрыл ладонью его удивительные, доверчиво распахнутые в этот мир глаза и поспешил догонять группу.
Резкая боль вывела его из оцепенения, – это сигарета, уже догорев, обожгла пальцы. Он открыл кран и подставил руку под струю холодной воды.
За окном светало.
Глава 5.
Наскоро сделав зарядку, умывшись и хлебнув кофе, Сергей вышел из квартиры.
В последнее время, переехав сюда, он вставал поздно, – спешить было некуда, – но обязательно делал пробежку в парк, здесь неподалеку, разогревался и, закрепив свои нехитрые снаряды на двух деревьях, минут сорок интенсивно занимался. Пора уже было потихоньку восстанавливаться, приводить себя в форму.
Но сегодня он изменил свой внутренний распорядок в связи с трудоустройством, которое должно было состояться через Славу Иванова в один из недавно образовавшихся банков.
– Они сейчас как грибы после дождя появляются, – усмехнулся про себя Сергей. – Можно подумать, что самая
Славка был его однокашником по РКПУ, как называли Рязанское десантное сами курсанты, используя прежнюю аббревиатуру, когда в его учебных корпусах размещалось командное пехотное училище. А, кроме того, они в Москве в одной академии учились, только Иванов двумя годами раньше поступил. По возрасту он тоже на год старше был Казанцева и поступал, когда уже отслужил срочную.
Славик был одним из немногих на курсе, как, впрочем, и Сергей, кто поступил на разведфак училища, будучи родом из глубокой провинции, – откуда-то то ли из-под Архангельска, то ли из-под Вологды. Хоть и популярна была среди курсантов военных училищ в то время поговорка, –Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют – особого желания у него попасть после училища опять в какую-нибудь «дыру» не было. И, несмотря на то, что учился он довольно неплохо, это еще не давало ему права рассчитывать по окончании учебы попасть в «цивилизованную» часть в каком-нибудь городе на европейской территории СССР или, еще лучше, в одну из стран-участниц Варшавского Договора. В ГРУ по отдельной директиве формировалась «гвардия» выпускников из сыновей и внуков высокопоставленных военных чинов Министерства обороны, а уж потом общим списком, так сказать, шли все остальные.
Поэтому ближе к выпуску Славик вдруг сильно забеспокоился по данному поводу и стал «активнее» дружить с Петей Свиргуном, отец которого служил каким-то клерком в Генштабе, а родной дедушка был одним из заместителей министра обороны.
Он стал ходить с Петей в увольнение, в училищную кафешку во время обеденного перерыва, в спортзал, где Славик, будучи кандидатом в мастера спорта по дзюдо, обучал Петю-футболиста всяким премудростям этого спортивного восточного единоборства. А частенько по пятницам из Москвы за ними в училище приезжал дедушкин адъютант на черной «Волге», и они на два, а то и три дня исчезали из Рязани. По звонку из Министерства обороны их обоих отпускал сам начальник училища, вызывая каждый раз ротного к себе «на ковер» и раздалбывая его, по сути, за свои же действия, так как сам, по-видимому, отказать дедушке-генералу не мог.
И, видно, все-таки не зря Славка катался с Петей в Москву, потому как летом, буквально за пару месяцев до выпуска, он женится на дочери генерала Логунова, одного из заместителей самого Епишева, начальника Главного политуправления Вооруженных Сил, ну и, само собой, по распоряжению начальника ГРУ для начала вместе с Петей распределяется в Группу советских войск в Германии.
А после академии его оставили в Москве в военно-дипломатическом ведомстве Министерства обороны, и с тех пор они не виделись.
В целом Славик был неплохим парнем, и Сергей относился к нему всегда ровно, по-приятельски, хотя особо сблизиться с ним сам не очень стремился. Чем-то этот тип людей раньше его всегда настораживал. Нет, Иванов не был особо ярым и «принципиальным» коммунистом, которые, как правило, только на словах таковыми были, а на деле про запас всегда имели вторую личину, предательскую и беспринципную, впрочем, этому всех нас «учила» наша славная коммунистическая партия – делай все, что хочешь, только не попадайся. Не был он и шестеркой-карьеристом, которые по поводу и без повода щелкают перед начальством каблуками, а если и имеют свое собственное мнение, то высказывают его лишь тогда, когда твердо уверены, что оно совпадает с мнением начальника.