На изнанке чудес
Шрифт:
Киприан лёг подле нее, обняв со спины и упершись подбородком ей в макушку.
— Думаю, ты просто устала. Пройдет, — проговорил он, не веря собственным словам. В горле у него внезапно сделалось сухо, как в пустыне. Мир истлел за мгновение. Восторженные голоса, доносящиеся из тайной комнаты, слились в сплошной гул. Он с силой сжал кулак, да так, что на ладонях проступили следы от ногтей. Внутри болезненно натянулась невидимая нить.
Видно, у них с Юлианой на роду написано жить счастливо, но недолго и умереть в один день.
— Кувшин, — запекшимися губами пробормотала она.
Киприан понял ее с полунамёка. Больше никто не выпьет отравленную воду. Никто не пострадает.
Цепляясь за ускользающее сознание, он титаническим усилием воли заставил себя протянуть руку к злосчастному кувшину, чтобы смахнуть его со стола.
Когда на звон разбитой посуды прибежала Пелагея, оба уже не дышали.
Любые утешения были бы напрасны. Гедеон стоял истуканом и ошеломленно хлопал глазами, переводя взгляд с глиняных черепков в луже на бездыханные тела. Теора жалась к своему покровителю — ее сотрясали немые рыдания. Жалобно поскуливали Кекс с Пирогом. Им не верилось, что хозяйка могла вот так запросто взять и бросить их на произвол судьбы. Кто теперь будет водить их на прогулки? Кто задаст показательную взбучку, когда они провинятся?
Почти ослепнув от слёз, Пелагея тщетно металась по дому в поисках чулков, которые уже несколько раз спасали Киприана от неминуемой гибели.
— Где же они? Где?!
Спокойствие изменило ей. Не осталось в душе ни единого солнечного островка. Словно запертый в бутылке смерч внезапно вырвался на свободу через узкое горлышко, разом обесцветил всё, что наполняло жизнь смыслом, и запустил необратимый процесс опустошения.
Отчаявшись, Пелагея схватилась за спицы, чтобы связать новые чулки. Спицы выскользнули из похолодевших рук. Звякнув, упали на пол. Опрокинулась корзина с пряжей, и клубки, прочерчивая нитями тонкие разноцветные дорожки, покатились в разных направлениях.
— Как же так? Как я допустила?.. — всхлипнула Пелагея и, запустив пальцы в волосы, запрокинула голову в попытке остановить слёзы.
На первый взгляд могло показаться, что Юлиана и Киприан мирно дремлют на диване в объятиях друг друга. Вот только лица чересчур осунулись, а кожа стала как мрамор.
Пелагея сделала всё, чтобы мальчишка не сделался убийцей. Очистила ему память после встречи с Селеной, подговорила нитки, чтобы разошлись швы и в кармане образовалась дыра. Однако склянка с отравой всё равно попала в дом. И кто-то ею воспользовался. Но кто?
Под гнётом невыносимого горя ныло сердце. Резко присев на корточки, Пелагея подавилась всхлипом и уронила голову на ладони. В виски ввинчивалась неотвязная мысль: «Я должна была умереть вместо них. Яд предназначался мне!» Мысль нечаянно облеклась в слова, осотом продравшись сквозь горло.
— Яд?! — вскричала Теора, отделяясь от Незримого. — Хочешь сказать, в кувшине был яд? Но как такое возможно?
Ее вопрос пропустили мимо ушей. Пелагея была сама не своя.
— Я за доктором, — сказала она и ринулась в сени. В левый сапог попала с третьего раза, криво обмоталась шарфом и, в чем была, выскочила за дверь. Судя по всему, она собиралась схватить
Невзрачный, блёкло-серый день швырнули на землю, как половую тряпку, и даже не удосужились выжать. На взгорках, обнажая щетину прошлогодних трав, таял снег. Таяли призрачные надежды. Сурово и одиноко темнели сосны. С веток капала вода. А Пелагея бежала, не разбирая дороги, по льдистым тропкам. Поскальзывалась, падала, но каждый раз вставала и продолжала путь, ловя ртом холодный воздух. Если прогресс вернет друзей к жизни, она примет его с распростертыми объятиями. Лишь бы их еще можно было спасти…
Теора заламывала дрожащие руки, не находя себе места. Да ей и не было места в этом доме. Ни в доме, ни во всём Вааратоне. Кто кроме нее способен перепутать яд с целительным бальзамом?! Нет второй такой дурёхи на свете, как ни ищи.
Она подошла к дивану и нагнулась, проверяя у Юлианы пульс. Робея, попыталась нащупать ритм сердца на шее у человека-клёна. Вдруг он сейчас очнется, глянет с укором ей в глаза? Сладко потянется спросонья Юлиана? А потом они примутся опять о чем-то весело спорить, подначивать друг друга, продолжат мастерить летучую кровать. И окажется, что ничего Теора не перепутала и в склянке действительно было снадобье из верхних миров.
Нет, сердца не бились. По сосудам не бежала кровь.
Хрупкий стержень внутри у Теоры надломился. Таким, как она, нельзя ходить по земле. Умереть, чтобы искупить вину? Чем не выход!
Она склонилась над осколками кувшина. Обмакнула пальцы в лужицу, растекшуюся на полу. Ей наверняка хватит и нескольких капель.
Эремиор перехватил ее руку, когда она чуть было не совершила последнюю в жизни глупость.
Неотвратимо сгущалась тьма. Перепрыгивая с ветки на ветку, потерянно пищала синица. И как-то очень уж похоронно звучало в вершинах деревьев воронье карканье.
Холод пробирал до костей, и казалось, лесу не будет конца. Но вот впереди замаячила опушка, зажглись по ту сторону тракта первые фонари. Задыхаясь от бега, Пелагея едва не наскочила на Мерду, которая несла караул в ожидании очередной заблудшей жертвы.
— У-у-э-э-ы! — выдала Мерда и растопырила руки с узловатыми скрюченными пальцами. Мозаичное лицо-образина выражало тупую, бычью ярость. Из провала безгубого рта, как из зияющей раны, на Пелагею дохнуло смрадом застойных болот.
— Уйди, не до тебя сейчас, — устало отмахнулась она и обогнула нечистоплотное чудище. — Когда ты в последний раз зубы-то чистила?
Оставив ее размышлять над столь прозаичным вопросом, Пелагея припустила через тракт по растаявшей грязи.
В больнице, где работал доктор, керосиновые лампы чадили всего в нескольких окнах. Разбредались по домам последние пациенты: одни резво ковыляли на костылях, другие, бодро прихрамывая, при ходьбе опирались на клюку. А кто-то даже катил в дорогущем самоходном кресле на паровом приводе. Никому не хотелось стать ужином для Мерды.
Когда Пелагея, придерживаясь за бок, добежала до дверей госпиталя, небо над Сельпелоном огласил трубный глас неизбежности. Комендансткий час!