На краю земли советской
Шрифт:
— Наверное, пойдут корабли, — говорит Иван Никитич Маркин.
Бекетов тоже считает, что после вчерашней обработки должны бы пойти корабли. Пойдут — встретим. Но как встретим?
Афонина тревожит: как обнаружить противника? Туман словно молоко. Подсказываю старшине сигнальщиков, что кроме глаз у человека — уши. Надо слушать. В густой туман хорошо прослушивается шум работы винтов. Туда, где шум, — огневой налет. Мы знаем, на каком расстоянии от
Бекетов уходит на боевые посты, к матросам.
Туман подползает к. берегу. Оторвавшись от воды, он клочками, как вата, проносится над нами. По земле забегали тени, запахло морем, потянуло холодом. Спряталось солнце. Полуостров погрузился в серую мглу.
— Проходит мотобот, — докладывает вахтенный. Прислушиваемся: действительно, хорошо слышна работа двигателя.
— Значит, если пойдут транспорты, мы их тоже услышим, — предупреждает сигнальщиков Афонин.
На батарею прибыл Космачев с каким-то начальством. Все столпились в боевой рубке.
Туман медленно оседает на предметах водяной пылью.
— Видимость улучшилась! — докладывает сигнальщик Глазков.
— Шум винтов! — повернув ухо к амбразуре, докладывает Трегубов.
Афонин выбегает на улицу. Слушаем.
— Что-то есть на море! — неуверенно замечает Маркин.
— На подходе к заливу корабли! — кричит с улицы Афонин.
Кое-где уже видно море. Из тумана вылезли черные сопки берега противника. Предупреждаю боевые посты, чтобы смотрели внимательно: на подходах к заливу корабли.
— Транспорт! — кричит Глазков. — Правее Ристаниеми. Чуть заметен в тумане!
— Ориентир три, транспорт! — выдаю целеуказание на боевые посты.
Но транспорта я еще не вижу — там сплошная серая пелена.
— Уверены, что это транспорт? — спрашиваю Глазкова.
— Так точно! Цель наблюдается только временами. Сейчас опять зашла в туман.
Пивоваров тоже сообщает с дальномера, что у Ристаниеми транспорт.
— Первое видит транспорт! — слышу голос командира орудия.
Команды открытия огня поданы уже давно.
—
Перед глазами лишь сгусток тумана.
— Падают! — сообщает старшина артиллерийских электриков Федот Голубоков, отлично работающий на ручном автомате стрельбы.
Но падения снарядов никто не видит.
Вмешивается командир дивизиона, уверяя, что снаряды упали с выносом «вправо одиннадцать». Верю, хотя знаю, что выносов на батарее никогда не было. Корректирую по указанию командира дивизиона:
— Влево одиннадцать. И опять гремит залп.
По нашей батарее открыла огонь артиллерия противника.
На море немного прояснилось, но цель едва различима.
Слева, впереди по курсу цели, поднялись три огромных фонтана от наших снарядов. Значит, первый залп упал верно, а теперь мы вынесли залп вперед — командир дивизиона ошибся. Ругаюсь на чем свет стоит. Командую: «Вправо одиннадцать!» Переходим на поражение.
Цель опять скрылась в тумане, результаты огня неизвестны.
Противнику повезло? Нет, он давно ждал этого тумана, рассчитывая на него. И теперь успешно использует момент.
У входа в залив ставим завесу заградительного огня. Но и тут не видим результатов. Огонь пришлось прекратить.
Туман рассеялся только на вторые сутки. Корабли противника прошли в порт. Что мы могли сделать?
Нужны радиолокаторы. У нас их нет. Вся надежда на поражение первым залпом в тот короткий миг, на который корабль может случайно выскочить из дымовой завесы или тумана.
И снова тренировки, непрерывная подготовка к ведению огня в подобных условиях. Разрабатываем целую систему планового огня на подходах к заливу. Пристреливаем огневые рубежи.
Противник тоже не теряет времени. Готовит «сюрпризы», которые должны разом покончить с батареей.
В конце июня, в тихий, спокойный день, на огневой раздался внезапный взрыв. Решили, что взорвалась необнаруженная бомба замедленного действия. Я позвонил Игнатенко и приказал немедленно осмотреть воронку.
Через пять минут — второй взрыв. Игнатенко доложил, что нашел в воронке донную часть от снаряда калибра 200 — 210 миллиметров.
Приказываю сигнальщикам наблюдать за берегом противника: стреляет батарея. И тут же третий взрыв на позиции.