На краю земли советской
Шрифт:
— Так точно. С полуострова и с батареи уходить не хочу.
Дивизионный комиссар усмехнулся и многозначительно сказал:
— Это неплохо. Но с батареи вы, возможно, уйдете. И даже с охотой.
СТОСОРОКОВАЯ ВСТУПАЕТ В СТРОЙ
При очередной встрече с генералом Кабановым я понял, на что намекал член Военного
— Знакомьтесь, это командир стосороковой батареи, — сказал Кабанов, представляя меня начальнику политотдела.
— Товарищ генерал, я командир двести двадцать первой...
— Будете командовать стосороковой. Батарея уже на полуострове. Как только ухудшится видимость — перетащим на позицию. Основания готовы?
— Будут готовы через два дня.
— Ускорить. Орудия ставить на основания с ходу. Срок — сутки.
Генерал снова подтвердил, что нам дают новые зенитки и прожекторную роту. Начнется настоящая боевая жизнь. Родина дает нам все, но воевать мы обязаны лучше.
Осмотрев строительство, командующий и начальник политотдела уехали. Я тут же помчался на свою 221-ю. Разыскал Бекетова и выложил ему с ходу все новости, кроме одной, о предстоящем моем назначении. Не так-то легко расстаться с теми, с кем провел первый год войны, хотя очень радует возможность бить врага из новых современных орудий. Но может быть, и не придется расставаться? Может, не только меня, а и матросов переведут на 140-ю? Хорошо бы перетащить весь личный состав, кроме разгильдяев, конечно...
Были у меня тогда, не скрою, такие мыслишки. Но Бекетову, разумеется, ни звука. А он, слушая про прожекторную роту и зенитчиков, радовался:
— Не слабеем, а крепнем к концу войны!
Конец ли это войны? Судя по сводкам, не совсем так. Жестокие бои идут у ворот Кавказа и на подступах к Волге. Но ощущения тревоги, сжимающей сердце, того, что было в прошлую осень, уже нет. Под Москвой враг разбит. Фронт на многих участках стабилизовался. И хотя пока тяжело, хотя много еще советской земли под фашистами, наши силы действительно возрастают. Мы это чувствуем по себе. Назревают, видимо, могучие удары по противнику.
Прибывают орудия 140-й батареи.
Приглядываюсь к каждому человеку, прислушиваюсь к каждому слову, присматриваюсь к поведению людей, которыми предстоит командовать.
В начале осени, как только пошли из Норвегии мутные, застилающие солнце заряды дождя и туманы, первым было доставлено орудие, которым командовал Вениамин Михайлович Кошелев. Выяснилось, что он уже знаком с орудийным мастером Петром Голястиковым, и оба тотчас занялись установкой орудия на основание.
— Поставим орудие, тогда можно будет и закурить.
Кто-то проворчал, что эдак и курить отучишься. Но слово командира орудия — закон для матросов.
Кошелев — высокий стройный блондин с серыми, лучистыми глазами и озорным мальчишеским лицом. Такие, как он, сразу располагают к себе. Я не мог представить этого младшего сержанта суровым, строгим и требовательным. Но потом убедился, что дисциплина в его расчете отличная, хотя в подчинении у командира орудия были матросы, годившиеся ему в отцы. Кошелева любили. В боях на фронте он доказал свое, право на эту любовь.
В расчете у Кошелева были опытные, обстрелянные бойцы. Подносчик снарядов Щавлев — сухощавый, жилистый человек, с черным, высушенным нелегкой жизнью лицом, плотный морщинистый замковый Зацепилин, маленький рыжеусый Николай Субботин, который во время боя подставлял снарядный ящик, чтобы доставать до орудийного замка. Это не птенцы-зеленцы, а бывалые фронтовики. Но и они с почтением смотрели на матросов нашей батареи. Эти люди хорошо понимали, что значит провести год под бомбами и снарядами в наших скалах.
Кошелевское орудие прибыло в разгар бомбежки. К небу взлетали камни и обожженные кусты, горел, как всегда, торф, по земле стлался едкий дым. Младший сержант сразу доказал, что он не из тех, кто может стоять сложив руки в трудную минуту. Он тут же взялся с нами тушить пожар. Но орудийный мастер Голястиков мудро заметил, что. наилучшая помощь защитникам полуостровов — скорее поставить на подготовленное место пушку, что эту пушку давно ждут.
В густом тумане под моросящим дождем на весь полуостров гремели моторы тракторов, тащивших к позициям технику 140-й. Орудия прибывали одно за другим. Длинноствольные, скорострельные, дальнобойные. Встретить их вышли наши матросы. Они смотрели на орудия со смешанным чувством радости, преклонения и зависти и перебрасывались с будущими соседями дружелюбными шутками.
Я только недавно узнал, что батареей командовал Борис Васильевич Соболевский. Мы не виделись с того дня, когда после встречи с комендантом МУРа он грустно и торжественно произнес: «Простимся, лейтенанты, встретимся, наверное, нескоро!» Прошло два года. Я разыскал Соболевского возле походной кухни, где вкусно пахло борщом из свежей капусты и свежего мяса. Сразу чувствуешь, что люди прибыли с Большой земли — у нас и квашеной капусты уже нет, а свежего мяса и подавно, в котел закладываем солонину и сушеные овощи.
Встреча была невеселой. Передо мной стоял все тот же Боря, бледнолицый, худощавый, с гордо поднятой головой. Все та же прическа — челочка набок. Его большие серые глаза смотрели на меня отчужденно, настороженно. Мы и в училище не были друзьями, хотя в душе я симпатизировал ему. А тут... Однокашники встретились, как чужие.
Еще раньше я слышал возгласы из колонны: «Мы и здесь покажем себя!», «Соболевцы не подкачают»... Как пойдут дела, когда я приму батарею? У них сложились свои боевые традиции, крепко связанные с именем командира. На кителе у Соболевского орден Красного Знамени. Он грамотный, толковый командир. Как отнесутся его люди к назначению нового человека? Не отказаться ли, пока не поздно? Не поговорить ли откровенно обо всем с генералом?..