На краю земли советской

Поночевный Федор Мефодиевич

— Представьте себе, начинаем огневой налет: все в порту разбегаются, ищут укрытия, — рассуждал Игнатенко.— Кончили налет, некоторое время там еще ждут, а вдруг опять трахнем. Пока соберутся, очухаются — наверняка пройдет полчаса. Только примутся за работу — новый налет...

По графику первый налет в 10.00. За полчаса до этого я собрал на КП командный состав батареи, командиров боевых постов. Условились, что боевых тревог объявлять не буду. Каждый командир должен знать график наизусть и заранее подготовиться к открытию огня. Надо беречь людей, учить молодых уклоняться от осколков. Для таких, как Оносов, — это боевое крещение, тренировка под огнем.

Кончив налет, командиры уводят подчиненных в районы, где меньше всего возможно падение бомб и снарядов, и остаются там до следующего налета. Но не сидят без дела, испытывая ожиданием нервы подчиненных. Людей надо занимать изучением личного оружия или уставов. Если график придется внезапно изменить, дам сигнал боевой тревоги, и расчеты успеют вернуться на боевые посты.

Первый бой, да еще такой продолжительный, всех взбудоражил. Равнодушен только Ишин, пока еще командир огневого взвода. Даже перед таким событием он счел нужным подчеркнуть свою исключительность, чванливо пренебрег черновой работой. При общем не­ловком молчании он заявил, что не успел проверить готовность расчетов к бою, на то есть старшина Базаркин.

Маленький краснолицый Базаркин, стыдясь за командира, вскочил и поспешил доложить: все готово, все проверено, порядок полный. Это подтвердили и Покатаев, Кошелев, Косульников, Игумнов. Совещание заняло не­много времени. Все разошлись, когда до боя оставалось еще 15 минут.

Искусно скрывая волнение, Виленкин покормил Пушка. Второго зайчонка, оказывается, вылечили и отпустили на волю.

— Может, и мы отпустим? — спросил я.

— Шутишь?

— Почему бы нет? Он, наверное, скучает по мамке.

— Отпустишь, по тебе скучать будет. Кто даст ему супчику?

— И то верно...

— Старпом, — обратился Виленкин к Игнатенко, — смотри, чтобы Пушок не голодал без меня... Я пошел, командир.

— Проследи на позициях за маскировкой,

— Добро. Ни пуха...

Мы начали ровно в десять. Для первого налета дано по 6 снарядов на орудие. 24 снаряда по фашистскому логову!

Не успели отгреметь первые залпы, над портом выше самых высоких сопок взметнулось пламя. В небо поднялся черный дым. Судя по дыму, зажгли нефтебаки.

Закончив налет, огневики быстро замаскировали орудия и ушли в укрытия.

Противник ответил только через 15 минут. Снаряды ложились по всей территории батареи. Не успев точно засечь новую позицию, фашисты били на ощупь.

После налета комиссар пришел на КП. Ему не терпелось обозреть район порта в стереотрубу, своими глаза­ми увидеть результаты огневого налета. Лицо его, как всегда, сосредоточенное и спокойное. Мне нравилось спокойствие Виленкина. Он никогда не повышал голоса, будто не умел волноваться, удивляться, возмущаться. Даже выговоры и то делал спокойно. Глядя на него, я невольно сдерживал свои взвинченные нервы. Зато Виленкин охотно поддерживал шутку. С ним всегда легко. Так было и сейчас. Незаметно прошло время. Противник прекратил огонь. Мы начали следующий налет.

В сорокаминутный интервал

между вторым и третьим налетом на нас уже более яростно обрушились батареи врага. Во время четвертого нас начали подавлять. Вражеские батареи открывали ответный огонь по вспышкам наших выстрелов. Завязалась упорная артиллерийская дуэль. Мы находились, конечно, в более выгодном положении, диктуя время открытия огня. Зато гитлеровские батареи не получали в ответ ни одного снаряда. Помня, что главная цель — порт, мы не отвлекались на контрбатарейную борьбу.

К вечеру нас начали бомбить. 12 «юнкерсов», не решаясь снижаться, сбрасывали бомбы с больших высот. 140-я под бомбежкой впервые. Но даже у новичков ни тени паники или испуга.

Уже после боя я узнал о развлечении, которое устроил себе наводчик Алексей Алексеев, хитроватый боец, слывший балагуром, по прозвищу Цыганок. Щавлев поставил возле его орудия Ивана Оносова, чтобы тот приглядывался к работе артиллеристов. В тот день «из педагогических соображений» Щавлев освободил юношу от подноски снарядов.

— Стой, смотри, все запоминай и привыкай, — нака­зывал он. — А чтобы не оглушило, пошире открывай перед выстрелом рот.

Заметив рядом с орудием юнца с разинутым ртом и почуяв, что тут можно поразвлечься, Алексеев затеял обычный розыгрыш. Сказав, что стрельба начнется не скоро, он велел Оносову взять ведро и идти на первое орудие «за сжатым воздухом». Паренек обрадовался поручению. Остряки с первого орудия вернули его к Алексееву, наказав доложить, что сжатый воздух, мол, подогревается, но для этого необходимо «ведро азимута». Словом, парню морочили голову, гоняли туда-сюда, совсем сбили с толку. Когда начался бой, упругая воздушная волна бросила Оносова наземь. Он не испугался. Вскочил и спокойно отошел в сторону. В воздухе что-то свистело, стонало. Рядом раздался сильный взрыв. В день прибытия на батарею Оносов видел, как командир орудия, обучая подчиненных, бросал шумно взрывающиеся дымовые шашки. Боец решил, что нечего бояться и сейчас: Алексеев, мол, над ним подшучивает, пугает, не надо поддаваться. Только после третьего взрыва он сообразил, что поблизости падают вражеские снаряды. Помчался к погребам, к Щавлеву, в открытую перебегая с бугра на бугор. Дальномерщик Симаков силой затащил парня в землянку. И вовремя: в нескольких метрах разорвался снаряд... Шутка шуткой, а юнец вел себя хорошо, он же впервые был под артобстрелом.

Тот день, ставший для 140-й и для меня днем боевого крещения на новой позиции, прошел удачно. Ни потерь, ни повреждений материальной части.

С тех пор мы начали регулярно бить по порту Лиинахамари и по другим пунктам, где дислоцировались штабы некоторых соединений противника, действующих на мурманском направлении. Сфера действий новой батареи сразу расширилась — мы били противника не только на море, но и у причалов.

После назначения на полуострова генерала Кабанова и организации самостоятельного Северного оборонительного района наша сила и активность значительно воз­росли. В дивизион уже входили не два-три орудия, а три береговые батареи. Третьей батареей командовал Георгий Захаров — простой, приятный человек, с которым все быстро сдружились. Давний защитник батарейцев армеец Кокорев, ныне командир дивизиона полевой артиллерии, и командир отдельной батареи Кример получили задачу постоянно подавлять работающую против нас артиллерию врага. В водах Варангер-фиорда активно действовали советские подводные лодки и торпедные катера. С катерниками удалось установить связь и отработать взаимодействие. У нас побывали командиры катеров Моль и Лозовский. Я выбрался к прославившемуся на северных морях Шабалину. Это были не визиты вежливости, а деловые встречи. Нас объединяла общая цель: наглухо закрыть все входы и выходы на Варангер-фиорде, сообща нанести врагу наиболее ощутимые удары.