На огне святом сожжем разлуку
Шрифт:
Зореслав отвернулся, сел в уголке погреба. Нестерпимо было слушать гадкие и слушать едкие речи дружинника. Лучше молчать и ждать. Не показывать страха перед царскими холопами. Лучше смерть, чем унижение перед ничтожными людишками, которые позабыли, что значит воля!
Где-то издалека послышались замедленные звуки гусель, гомон людей, одобрительные крики. Парень прислушался.
– Боян поет - сказал дружинник, заглядывая в окошко - и мне бы хотелось послушать, но не тут-то было, свалился ты на мою голову, теперь сторожить надо. А вечер ныне дорог, тих, таинственен.
– А какой вечер?
–
– Так купальский же. Девушки и ребята будут гулять, веночки на воду пускать. Веселья – до зари!
Дружинник отошел, о чем-то переговариваясь со своим товарищем. Зореслав охватил ладонями голову, загрустил. В такую сказочную ночь сидеть под замком! А мог бы гулять с Миросей возле Славуты, показывать ей любимые места, рассказывать о том, как водяные играются на водовертях, ожидая неосмотрительных пловцов, о зеленоглазых русалках, которые греются против месяца, поя печальные песни, о звездных детях, которые прилетают на землю в большие праздники, чтобы позабавиться с человеческими детьми, покачаться на ивовых ветках.
Мелодия гусель становилась громче, глуховатый голос Бояна четко чеканил слова шуточной песни:
Жил на свете парень,
Со всего смеялся,
И ничему в мире
Он не удивлялся.
Грім у небі грякне -
А йому байдуже.
Людям вельми страшно,
А йому - не дуже!
От схопили хлопця
Воріженьки люті
Кинули до ями,
Закували в пута.
Він собі сміється
Він собі регоче
Навіть у неволі
Сумувать не хоче.
Повели хлопчину
Голову рубати -
Він собі жартує
У руках у ката.
– Ой ти, кате, кате,
Мій коханий друже!
Головне - то жарти,
Голова - байдуже!
Песня окончилась, послышались сердитые возгласы дружинников: «Иди, иди прочь, Боян! Не велено петь под окнами царевыми. Горевей недомогает, велел гнать тебя прочь»!
Воцарилась тишина. Только было слышно, как где-то в уголке шуршат мыши. Зореслав задумался: что значит причудливая песня певца? Не иначе, он пел для меня. Чтобы не боялся. К чему бы это? Ждать освобождения?
Надежда
Мирося под вечер нашла Зорулю, потянула ее в темный закоулок, начала пылко нашептывать:
– Все решено. Боян добрый совет дал. Освободим любимого, а тогда пусть царь кусает локти. А ты, Зоруленька, что-то сделай с теми дурнями-стражниками.
– А что я с ними сделаю?
– растерялась Зоруля.
– Поведи на гульбу. Купальский же вечер! Чару добрую пусть выпьют.
– Неужели так влюбилась, Мирося?
– удивилась Зоруля.
– Навеки!
– пылко обняла подругу царевна.
– Смотри, чтобы не случилось горя с той любовью. Дочь царская и пастух.
– Он мой царь и владыка! Как увидела - мир огнем занялся. А как побыла с ним в роще - душа моя за тучи полетела!
– Вот видишь - опасливо говорила Зоруля - говоришь, мир огнем занялся. Может, он перелесник!
– Когда перелесники такие - сквозь слезы прошептала Мирося - пусть забирают меня к себе. Зачем мне эти пьяные воеводы, эти глупые прислужники царские, что выпрашивают уютного места у моего батеньки? Зореслав один остановил нашествие враждебное, я сама видела! Вот герой, рыцарь! Вот Яр-Див!
– Хватит, хватит!
– по-матерински ворчала Зоруля.
– Кудахчешь, как курица над яйцом! Расхвасталась! Уже иду, иду.
Она, крадучись, пробежала переходами башни, царевна - за ней. Часовые, услышав шаги, насторожились, недовольно позвали:
– Кто слоняется?
– Я - заигрывая ответила Зоруля, появляясь из-за стены.
– А, Зоруля - успокоившись зевнул дружинник - Чего бродишь вечером? Почему не гуляешь?
– За вами пришла – улыбнувшись сказала девушка.
– Как-то за нами?
– Так Купала же ныне. Все девушки и ребята собираются на кручах. Огни зажгут. Весело будет - страх!
Дружинник дернул себя за усы, переглянулся с товарищем, тот облизнулся, печально покачал головой.
– Гм. Оно бы и нам не помешало ковш меда наклонить. Так поставили же нас, караулить надо.
– С какого это чуда?
– притворно удивилась Зоруля.
– Пастуха же сторожить.
– Так он же замкнут.
– И то правда - обрадовался усатый дружинник.
– Не колдун же он? Решетки толстенные, не перегрызет.
– Так пойдем же. Вон уже жгут огни. Ой весело будет!
Девушка схватила усатого воина за руку, потянула к выходу. Второй глянул им вслед, махнул рукой и бросился за ними, бормоча на ходу:
– Как убежит - то и из-под стражи убежит. А если не убежит - то и так не убежит. Пойду и я, может, и моя судьба где-то венок сплетает.
А Мирося стояла в закоулке башни около ставен, ждала, глядя на просторное видноколо славутинской долины. На кручах уже полыхали огни, золотые искры катились стремительным потоком к небесному шатру, рассыпались там на темно-синем фоне, становились звездами, начиная вечную сказку летней ночи. Над лесом катились песни. Мирося дрожала от волнения - решается ее судьба. Все будет иначе отныне: нет детских забав, нет отца, нет царства! Есть новая тропа - страшная, опасная, из которой уже нет возврата! И не надо.