На огне святом сожжем разлуку
Шрифт:
– Слава Зореславу! - гремел майдан радостными приветствиями.
– Слава Зореславу!
– Он победил, отченька!
– громко сказала Мирося, подводя ошалевшего от счастья парня к Горевею - Он мой избранник!
– Беда, царь - по-гадючьи зашипел за спиной владыки Печерун - То все чары. Пастух Корень - ведун, он знает всякие травы. На Миросю насланы чары. Берегись, царь.
– Отченька, почему вы молчите?
– настаивала царевна.
– Не бывать этому - вспыхнул Горевей - Поднимите меня. Ой! Болит. Прочь все, не хочу никого видеть. Что ты удумала, глупая девка? Сына пастуха -
– Вы же обещали, отченька - отозвалась девушка сквозь слезы - люди, вы слышите?
– Слава Зореславу!
– кричали витичцы, размахивая шапками, мечами, руками - Зореслав победил!
– Молчать!
– орал Горевей - Чтоб вам всем рот залепило! Позорить царский род? Скорее у меня на колене конопля вырастет, нежели это случится! Вот так!
– Царь - решился на слово Зореслав - я люблю твою дочь. Чем я хуже твоих рыцарей? Разве не я спас тебя от смерти?
– Ага, похваляешься? Вовек попрекать будешь?!
– Он мой жених!
– топнула ногой Мирося.
– Возьмите голодранца!
– разъяренно крикнул царь часовым, и воины коршунами набросились на безоружного Зореслава - В темницу его! Ишь, приспичило смерду в царские хоромы! Ой, ведите меня… Темнеет в глазах.
Дружинники кучей насели на юношу, связали и потянули в башню. Вслед поплелся Горевей, опираясь на часовых. На крыльце остановился и накинулся на дочку.
– На тебя наслали чары! Кто-то околдовал! Не надо мне царевича! Сам царствовать буду! И не умру - слышишь? Знахарей, ведунов со всего мира созову. Наилучших. Ой! Ведите меня. Сам царствовать буду!
– Эх, царь, царь - кивал головой Боян, прислушиваясь к недовольному гомону людей, которые понемногу расходились с площади - И ты такой же, как все другие владыки. Не зря говорил на прощание Горипал: кто имеет власть, тот насильник! Нет правды у царей.
– Сынок, сынок - рвался к башне Корень, пробиваясь сквозь кольцо воинов - чего тебя потянуло в проклятый силок? Я же говорил тебе, молил! Ослушался! Пустите меня к сыну!
– Прочь, глупый мужлан!
– громыхнул воевода - Не гневи царя! Все наладится, дай владыке остыть!
Девушки утешали Мирося, но она не могла сдержать рыдания. К ней приблизился Боян, коснулся сухой ладонью чела.
– Утешься, девушка. Слышишь? Не край сердца преждевременно.
Мирося вытерла залитое слезами личико, с надеждой глянула на слепого певца.
– Что нам делать, дорогой старче? Помоги, я тебе отблагодарю!
– Эх, пустое говоришь. Зачем мне благодарность? Главное, чтобы любовь ваша не обмелела, не стала пеплом. Такая хитрая, и сразу бросилась в отчаяние.
– Да какая ж я хитрая?
– всхлипнула девушка.
– Даже меня обманула - ухмыльнулся Боян.
– Парнем притворилась. Я чувствую - что-то не то, потом догадался. Умная у тебя голова, а как пришло к узелку - здесь и плач пошел. С твоим батенькой надо хитростей и хитростей! Давай соберемся где в уюте, да и побеседуем.
– Говори - горлицей припала к нему девушка - все мои подружечки тебя помогут, только скажи, что. Ради любви мы на край света пойдем, чтобы любимый стал суженым ряженым!
– Сначала поставь мне чару и накорми - пошутил Боян - А я вам песню спою. При
Дума третья
Живая вода
Силок
Воины потянули Зореслава темными переходами и вбросили в погреб. Он больно ударился о камни, подхватился на ноги, чтобы схватится с противниками, но перед его носом громыхнули окованные бронзой двери, послышался злорадный смех воеводы Тирла, потом в зарешеченном окошке появилось искаженное злобой старушечье лицо с жиденькими усами.
– Царевны приспичило, смерд? Мало тебе ягниц и коз вонючих, пожелал в царские покои залезть! Ха-ха-ха! В кошаре твое место, отброс! Там и надо было оставаться.
Зореслав не выдержал едких насмешек, рванулся к прутьям, затряс их, так что двери загудели. Тирло отшатнулся, гадко выругался и пошел прочь. Утихли шаги воинов, опустилась тишина.
Юноша забегал в тесной каменке, задевая теменем низкий потолок. Бился грудью о холодный камень, дубасил кулаками по стенам, рыдал от бессильного гнева, корил себя за неосмотрительность. Правду говорил отченька: не покидай степь, родную Славуты, леса темного! Орел в небе свободен! А сел на землю - уже не ведает, куда попадет: в силок ли, в болото, примет ли в грудь стрелу охотничью. Чего он добился? За подвиг - темницу, за любовь - пренебрежение! О Световид! Как мне забыть колдовскую ночь, лунное марево, мавок среди опушки? А может, ничего и не было? Лишь желания сердца? Есть лишь это - поругание, жестокость прихвостней царских, одиночество! А царевна его забудет, а может быть уже забыла? Что ей пастух, подле нее тучи рыцарей. Хоть дураки ничтожные, зато боярского рода.
А царь? Как он мог так поступить после того, как я его спас? Зачем меня бросили сюда? Может, чтобы я отказался от царевны? А дальше что? Опять кошара, козы, овцы? И ожидание, бесконечное ожидание… Ждать другую любовь? Кого же он встретит после такого пламени? Кто откроет ему тайну волшебного леса? Чья любовь посеет зерна нового небывалого цветка? Пусть даже Мирося откажется от него, станет презирать, смеяться, но он навеки сохранит в душе память об огне, который так сладко жег его грудь.
Проходило время, в погребе сгустились сумерки. Верно, наступила вечерняя пора. Где-то недалеко послышались шаги, гомон стражников, бряцанье мечей. Зореслав затряс двери, отчаянно крикнул:
– Люди, отзовитесь, есть тут живая душа?
– Чего тебе?
– послышался безразличный голос, к погребу заглянул усатый дружинник, при мерцающем свете факела его глаза прятались в тенях бровей - Чего орешь?
– Я хочу домой, на волю! Где царь?
– Ишь, какой быстрый - насмешливо буркнул дружинник, подмигивая мохнатой бровью - А чего ты сюда поперся? Зачем зацепил паутину царскую? А теперь пищишь, как муха в паучьих лапах. Терпи, терпи! Вспомнят тебя, придут, покаешься, смотри и выпустят тебя!