На осколках цивилизации
Шрифт:
Джон раскладывал полотенце, любезно одолженное им Крисом, а Чес, стянув с себя футболку с шортами, ринулся в воду, с разбега нырнув под надвигающуюся волну. Правда, несмотря на жёлтый уровень опасности, волны были небольшие для океана. Джон нагнал Креймера и напал неожиданно сзади, схватив его и утащив вместе с собой на морское дно. Никогда не любил океан, но сейчас, словно ребёнок, да ещё подогреваемый беззаботным весельем Чеса, нырял вместе с ним, проскальзывал на гребне вместе с пеной, позволял волне вертеть его внутри себя и утаскивать приливом глубже. Люди вокруг позволяли себе дурачиться, словно ноябрь прошлого года не превратил их страну в ужасное месиво из погибающих людей и обостряющихся язв. Хотя, конечно, им-то не
Вернулись домой они довольные, уставшие и распевающие какую-то попсовую песню. Повалились поперёк кровати и, прикасаясь к солёным, вставшим колом причёскам друг друга, оживлённо и шутливо обсуждали, как выжили в большую волну, внезапно накатившую на побережье, как прыгали с пирса, быстро разбежавшись, как топили друг друга и по-ребячески пытались догнать, как нашли на дне большую красивую ракушку, жаль только, что обломанную, но ничего, в следующий раз отыщут целую. Чес вывалил тут же из свёрнутого мокрого полотенца несколько серых и перламутровых ракушек прямо на кровать и сказал, что нужно придумать из них какую-нибудь вещь. Джон, убирая вьющуюся прядь с его лица, говорил «Придумай», а сам неосознанно наслаждался этим моментом, этим едва осязаемым, словно медуза, которую они сегодня поймали, счастьем. Потом легко поцеловал его в солёные губы и оставил в задумчиво-смущённом положении.
Конечно, лёгкая мечтательность прошла как только они вспомнили о хозяине дома и своём удивительном положении. Джон ещё раз перечитал письмо, чтобы убедиться: друзья Криса были ему не совсем уж и друзья, а Чес ушёл на второй этаж исследовать и разбирать личные вещи того. Константин присоединился потом, когда парнишка нашёл фотоальбомы. По нескольким фотографиям удалось увидеть самого Криса: он работал полицейским, был белобрысым, плечистым и довольно милым, а также у него было до черта друзей. Оказалось довольно необычно окунаться в мир чьих-то давно позабытых воспоминаний, старых знакомых и просто солнечных деньков, когда все могли так счастливо улыбаться; да даже вот эти фотографии — уже нонсенс. Уже мало кто решается печатать их — большинство хранят на компьютерах или самих камерах. Они надолго зависли за этим бесполезным разглядыванием.
Весьма неожиданно Чес толкнул Джона и, держа в руках очередную фотографию, нечаянно выпавшую из фотоальбома, проговорил:
— Джон… тут что-то не так… мне кажется? — Константин с удивлением взял в руки фотографию: опять этот Крис с кучей друзей в обнимку. Бегло пробежав глазами по лицам, он тут же заметил длинные каштановые волосы и улыбчивое спокойное лицо. Подумав, что, может, показалось, Джон помотал головой и ещё раз глянул: нет, это была она…
— Это ведь… — Чес, взглянув на него, уже всё понял, прежде чем Константин ответил:
— Да, это Анджела! И, знаешь… я тут вспомнил кое-что, — Джон резко встал и начал ходить по комнате. — Вспомнил… Имя! Она мне говорила про своего друга Криса, которого мы так и не нашли в Ред-Хилле. Может, помнишь, я говорил?.. — Чес, прищурившись, с натяжкой кивнул. — Конечно, мало ли их, Крисов!.. Но тут, получается, это тот самый… — Джон сделал пару кругов, чуть не запнулся об не довыточенную хозяином деревяшку. — Сомнений нет, что на фото Анджела… Слушай, ведь и письмо!.. — его озарило, и он опрометью бросился вниз по лестнице. Вернулся с бумажкой и перечитал ещё раз. Чес уже понял, что он хотел сказать.
— Это… нам, да? Адресовано нам, получается?.. —
— То есть… мы и правда «друзья» Криса. А посмотри, как он обращается: мистер К. Константин! Он уже знал обо мне давно. Но мы не встретились. Поэтому он решил помочь нам аж целым домом. Нелогично и абсурдно, но до жути приятно, учитывая, что знает он меня со слов Анджелы… — Джон хмыкнул.
— Это здорово! — сказал Креймер, а сам вновь поднёс фото к свету — люди всегда категоричны, когда дело касается их счастья, Константин знал это по себе, поэтому только усмехнулся. Подойдя к нему, он похлопал его по плечу.
— Откуда не ждёшь, верно? Я уж забыл ко всем чертям про Криса из Ред-Хилла. Всё важное легло на дно памяти, покрывшись плесенью из Сантрес-Ранчо-Парк. Но… — Джон уселся на стул, бросил бумагу на столешницу, — может, мы заслужили даже больше, чем думали там, в Хайде…
— И там, на овраге и около реки, — кажется, Чес поверил в чудо и, отложив фото, мягко посмотрел на него, улыбнувшись. Джон тихонько рассмеялся, вспомнив ту получокнутую трагедию, пропитанную кровью, слезами, шершавыми прикосновениями. И жутко, и приятно. Жутко — потому что дорогого стоит вспомнить, после чего это случилось, а приятно… ну, тут без комментариев — удовольствие не терпит дописок.
— Что ж… Теперь осталось понять, как заработать денег, чтобы хватило в долгосрочной перспективе, узнать, живы ли мои сбережения в банке, и, может, через пару месяцев найти работу. Хотя мы живём на таком пустыре, что в ближайшем рассмотрении работы точно нет… — Джон ещё держал в руке письмо, словно оно было единственно возможным допуском к счастью.
— Вот я подумал… раз мы не так уж далеко живём от Хайда, можно через месяц приехать к Джеймсу и спросить насчёт его идеи: как знать, но ведь скорее всего исследователям будут платить, причём неплохо. А мы с тобой являемся… ну, почти ими. Надо будет вместе с поиском работы отслеживать ещё и это. Вдруг повезёт? И нам, и Джеймсу? — глаза Креймера буквально вспыхнули. Джон подумал, что в этой идее есть крупица смысла, хотя, конечно, сильно надеяться на это не стоит.
Приятно обескураженные новостью, влетевшей словно быстрая ласточка, в их дом, они ещё долгое время бродили по чердаку, изредка перекидываясь незначащими фразами, и спотыкались об деревяшки, сколько ни отодвигали их в стороны. Наконец осознание действительности (причём осознание приятное!) вкрутилось в их головы — просто они привыкли принимать у себя лишь плохое, да так быстро, что к этому появился крепкий иммунитет. А вот с хорошими событиями посложнее — ещё не верилось, что это большое и огромное счастье только для них, принадлежало им навсегда, пусть и банальнее слова не найти.
Раньше они вели себя здесь как гости, пусть и заехавшие надолго, но всё-таки гости; а теперь — полноправные хозяева. Теперь можно было и на втором этаже хорошенько прибраться, устроив его под хозяйственные нужды, и наконец все надоевшие деревяшки вкупе со станками сложить по коробкам, но не выбрасывать — хотя бы так хотелось отдать дань Крису, и простирать всё бельё, использовав ещё не начатый пакет с порошком. Да и вообще — зажить другой жизнью, в которой можно было сидеть на веранде под покровом тёплой влажной ночи, пить чай или даже приготовленный Чесом коктейль и не вслушиваться в шелестящую листьями тишину, выискивая там чужой рокот автомобиля и скрип открывающейся калитки. Можно преспокойно укладываться спать, зная, что за дверью недовольно рокочут лишь растения, но их-то не напугаешься — они всю жизнь злобно шепчутся. Можно без всякой мнительности просыпаться, понимая, что снаружи ничего не поменялось: только растения за ночь подустали и успокоились. Можно жить в довольствии, чего заслужил каждый из них, — иными словами.