На осколках цивилизации

Julia Shtal

Лениво, размеренно, волшебно потекли их дни с того момента. Через неделю Джон чувствовал, будто жил здесь не меньше года: дом резко стал родным, комнаты и постель пропитались невероятно приятным запахом уюта, а жизнь с вечным видом на серебристо-глянцевую гладь показалась существовавшей всегда, будто с самого рождения он только и видел Тихий океан. Чес принимал лекарства в виде этого самого океана, два раза в день по несколько заходов, и последние ошмётки депрессии из него как метлой вымело. Он говорил, что с трудом осознавал, как выглядит жизнь прибрежная — ведь двух недель около океана, конечно, недостаточно. А теперь в нём что-то менялось, это точно, и он сам становился частью такого течения. Летом рядом с океаном бурлила быстрая, яркая жизнь, а в остальные времена года здесь всё умирало, застывало, пустело. И надо было привыкнуть к такому, говорил Креймер, ведь на словах-то вон как, а в реальности — пойди прочувствуй!

А

оба они теперь прилично подзагорели: нездоровая бледность сменилась матовым загаром. Мышцы поначалу болели от каждодневных заплывов до буйков сквозь громады волн, от сопротивления морской пене, что стремилась закружить и замять под себя, от хождения по горам. Но потом это всё стало привычным, но не рутинным: природа не может быть надоедливой, как и солёная гладь, ведь каждый день они разные. И Джон с Чесом только сейчас могли сказать, что окончательно восстановились после трагедии и своего опасного путешествия в воспалённую фантазию Данте. Нечто успокаивающее было во всей этой прибрежной калифорнийской красоте, которую они раньше с Чесом — парадокс — никогда не замечали, хоть и жили недалеко. Чес говорил на этот счёт, что это им судьба дала шанс исправиться. И уж они исправятся, честно-честно.

Рядом с океаном приближение осени совсем не чувствовалось; да и сама осень — тоже. Лишь к концу сентября стало ощутимо, что вода уже не такая тёплая, а солнце всё чаще скрывалось за облаками. Тогда и стал завершаться купальный сезон; Креймер печально говорил, что будет скучать по их купаниям и что они всё равно будут ходить туда, на берег, особенно в ветреные непогожие деньки, чтобы посмотреть на солёный шторм. Но он тут же обрадовался, узнав от соседей, что первый заплыв в довольно прогретой воде можно сделать уже в середине апреля — всего семь месяцев, они пролетят незаметно! И Джон был бы рад, если б эта бесполезная информация была единственной в своём роде… однако ж нет, всё резко поменялось после их приезда к Джеймсу.

Мужчина был счастлив видеть их и, прямо как только они зашли, сказал, что ему не терпится рассказать им кое-что. Оказывается, прибрежная жизнь превращала полтора месяца в быстро уплывшую маленькую неделю и, пока Джон с Чесом пропитывали свои сердца жарой, солёным ветром и океанской пеной, в мире произошло много удивительных событий… Джеймс признался, что не будет вдаваться в подробности, но… (именно так, сделав торжественную паузу), его собственно собранную группу исследователей одобрили и приняли в международную организацию, которую создали совсем недавно. Той верхушке правительства, что ещё осталась в стране, понравились выводы и заключения, сделанные его группой. И вот совсем неудивительно, но в особенности — истории про странные приборы, установки, вышки. Сам Джеймс не сумел увидеть их наяву вместе с отрядом, потому что до установки, которую Джон увидел впервые, идти было слишком далеко, а вторую отыскать не удалось. Именно поэтому мужчина сильно просил их об услуге: провести его отряд до хоть какой-нибудь из вышек. Нынче они запасутся большим количеством провизии, а организация даже выделила им машины. За это и Джеймс, и государство обещали каждому по крупной сумме денег… именно это и подтолкнуло Джона сказать да наряду со своими условиями: максимальная безопасность и прочее.

Когда они рассаживались по машинам, Джеймс сказал, что город уже не узнать: Ирвайн почти выбрался из-под развалин, много что уже отстраивали заново, даже люди вернулись в уцелевшие дома. Жизнь потихоньку налаживалась; да и нет причин не налаживаться, ведь время пусть и неспешный, зато опытный врач.

Когда они заехали в Ирвайн, это было словно полным погружением в мутное течение, из которого ты недавно с трудом выкарабкался по свисавшей над ним ветке дерева. И правда: серо-бетонных развалин стало куда меньше, хотя каждое такое вывернувшееся наизнанку здание больно ворошило мешок с памятью. Джон старался не смотреть на это, а лишь выполнять своё задание. Почти удалось заглушить чувства, когда они добрались до некоего завода с высокой стеной, где произошло столько мистического как для Джона, так и для Чеса. Стиснув зубы, оба шли по ступеням, стараясь не скользить взглядом по знакомым трещинам в стенах, по знакомым пустым коридорам, по знакомым образам друг друга почти год назад, сошедших с ума и слившихся, как магнит и железо. Ещё труднее было для Джона вновь увидеть это нечто: огромное плоское сооружение, уже не устрашавшее, но хранившее в себе тот вид, что устрашал. Константин не стал разглядывать его в подробностях, просто махнул рукой «Вот» и отвернулся.

Как в тумане, прошла поездка ко второй установке. Вокруг люди — все незнакомые — оживились и говорили наперебой, не переставая. Рядом с первой установкой оставили группу инженеров — сохранять точные координаты, измерять в длину, по максимуму исследовать, что

за материал, и т.п. А сейчас они подъезжали не просто ко второй вышке — они подъезжали ко второй, наиболее мучительной смерти для Джона. Тут… совсем недалеко находилось кладбище маленьких душ, среди которой — черноволосая Дженни с вечно спокойными глазами. Наверное, до сих пор она сидела на каком-нибудь выступе и непонимающе смотрела вокруг себя, ища глазами папу или маму. Точнее, маму в своём царстве смерти она найдёт, но уже другую: может, эта Кейт даже дочери своей не узнает. Даже уже и неинтересно, почему Чесу удалось ощутить эту горечь на расстоянии, но, когда они возвращались, парнишка аккуратно взял его за руку и ни посмотрел, ни сказал чего-то, а просто этим молчаливым движением присовокупил своё сожаление к его горю.

Выдохнуть можно было спокойно только когда им на руки плюхнулись толстые конверты с деньгами от каких-то людей, и они разошлись кто куда; Джеймс повёз их обратно в Хайд. Там в ладони оказалась ещё одна пачка денег как у Джона, так и у Чеса. Несколько минут благодарностей и прощаний, и наконец, можно было гнать на полной скорости к океану, чтобы скорее вдохнуть его воздуха — и исцелиться. «Нет, — думал Константин, — не буду я больше участвовать во всех этих исследованиях. И в Ирвайн не хочу. Будем жить с тобой, Чес, вдалеке от этой цивилизации и только из газет узнавать о новостях в мире, да?». И Чес, конечно, понимал его, пусть и не сейчас, но вообще. Добравшись до дома, они устало повалились на кровать, прижавшись друг к другу.

— Нет, в Ирвайн лично я вернусь лишь в крайнем случае… — шептал Креймер, обдавая шею Джона горячим дыханием. И как же, как же был счастлив Константин, осознавая в сотый раз, что они с Чесом — почти единое целое!

Но кто ж знал, что через пару недель всё давно уляжется, а океан вымоет из них всю пыль, скопившуюся на дне души во время поездки по Ирвайну? Впрочем, так и случилось. Близилась середина октября, а за октябрём — уже ноябрь, а, стало быть, и тот самый день, отмеченный в любом календаре если не красным цветом, то точно — кровью. День (как её обозвали, кстати?) катастрофы. И почти сразу же тишину их желтеющего холма нарушил рёв мотора; приехал Джеймс и вручил им две пачки денег, менее толстых, чем прошлые, но довольно обрадовавших их в этот пасмурный день. Он добавил, что, так как они члены его отряда, а значит, и той организации, то им будет ежемесячно платиться что-то типа премии за внесённый вклад. Деньги нужно будет забирать у него, пока не восстановили банковскую и Интернет сеть. Также вместе с почтой им станут приходить самые свежие расследования в этой области, некоторые из них навряд ли будут афишироваться широко. К тому моменту Джону становилось всё менее плевать на произошедшее с миром, к тому же, специальные собрания на госуровне не сидели на месте и продвигали научные исследования дальше. Было занятно услышать пусть и суждения на стадии догадок и порой со слабыми доказательствами, но хотя бы что-то, а не тупо смотреть в звёздное небо, не зная, ожидать оттуда огромных космических кораблей или нет. Поэтому Константин также радостно принял от Джеймса целую пачку статей, уже растиражированных среди таких же, как они.

— Не забудьте к следующему разу прихватить паспорта, когда поедите ко мне: будем обменивать на настоящие, я договорился. А ещё членские удостоверения — уже готовят к выпуску новые, общего вида образцы.

Чес стоял ошеломлённый, с пачкой денег в руках, и с ещё большим трудом осознавал вновь привалившее счастье к его ногам. Джон быстрее справился к приливом такого количества хорошего; Джеймс уже покидал их, они проводили его до ворот, и вскоре дребезжание мотора скрылось вниз, под холм. Несмотря на то, что полная тишина стояла уже как минут пять, Джон и Чес не могли сдвинуться с места: неожиданная удача обладала свойством парализовать тело. Потом, оттаяв, Константин, едва сдерживая смех, глянул на Чеса.

— Вот тебе и заработок нашли!.. Не шикарный, конечно, но прожить на него можно и даже прилично. Учитывая наш имеющийся капитал… выходит даже лучше, чем я планировал! — Креймер же не сдерживал эмоций: искренне и тепло расхохотался и бросился в дом, схватив Джона за рукав. Как только они достигли своей комнаты, Чес вытащил часть их суммы, которую они получили в прошлый раз за помощь в поиске вышек.

— Мы просто обязаны занять себя этим вечером тем, чтобы пересчитывать своё богатство и раскидывать вокруг себя, как в фильмах про новоявленных богачей… — его глаза сияли, а улыбка была немного кроткой, он будто говорил: «Ну, ты прости, конечно же, за то, что ты должен делать такую глупость, но, уж тут ничего не поделаешь, ты должен!». И причина не нужна была: просто потому что это был его Чес, задорный и жизнерадостный Чес. И Джон уже всерьёз был готов на любую абсурдность, лишь бы эти глаза полыхали ярким тёплым светом, а эти губы становились пунцовыми от очередного поцелуя.