На осколках разбитых надежд
Шрифт:
— Проведать! Тебе надо было думать о нем раньше, когда убежала из Розенбурга, — насмешливо произнес Рихард, отходя от нее к окну, чтобы распахнуть створки еще шире и усесться на подоконник. Взял из пепельницы оставленную на время дымящуюся сигарету и с наслаждением затянулся. Посмотрел на нее, замершую в нерешительности у порога.
— Не понимаю, почему он к тебе так привязался. Выбери дядя Ханке в качестве любимца кошку или комнатную собачку, все было бы лучше. Знаешь, во сколько мне обошелся твой побег? Почти в шестьсот марок. Триста — старому Шульману, сотня — на лагерь людям, которые искали тебя
У Лены задрожали губы от негодования при таком сравнении. Как может быть у такого человека, как Иоганн, такой злой и жестокий племянник?!
— Ты вообще знаешь, что было бы, если бы ты попалась полицейским или солдатам СС? — тем временем продолжал Рихард, распаляясь все больше с каждым словом. — Ты понимаешь, что ждало бы тебя, если о побеге узнали бы в арбайтсамт? Какого черта тебя вообще куда-то понесло? Быть может, ты думала, что тебя отошлют домой в итоге? Пожалеют маленькую русскую девочку, которая наигралась и решила, что с нее хватит. Зачем ты вообще ехала сюда? Надеялась уехать из своей нищей страны и устроить свою судьбу здесь? Неужели ты думаешь, что кто-то из немцев настолько пленится твоими прелестями, что женится на тебе? Или ты точно так же, как и передо мной когда-то разыгрываешь из себя немку?
— Я никогда не притворялась немкой! — возразила с негодованием Лена, в возмущении из-за его слов совершенно забыв, кто перед ней.
— Неужели? Прямо-таки никогда? — поднял одну бровь в деланном изумлении Рихард. А потом покачал головой, усмехаясь. — Я даже подумать никогда не мог, что вы настолько похожи на немцев. И что можете говорить на немецком языке так свободно. Теперь я понимаю, почему ввели систему обозначений иностранных работников. Знаешь, что тебя выдало? Гейне. Ни одна благовоспитанная немка никогда не процитирует Гейне и уже тем более не признается в любви к его поэзии.
— Почему? — спросила изумленная Лена.
Рихард погасил сигарету и взглянул на нее с какой-то странной улыбкой на губах.
— Потому что он еврей, моя маленькая русская. А значит, должен быть вымаран начисто из культуры новой Германии. Такого поэта больше нет.
Сначала Лена решила, что он шутит. Разве можно было вычеркнуть классика немецкой литературы? Она прекрасно помнила, как его творчество любила бабушка, как сама зачитывалась его строками, особенно в оригинале. Слышать такое сейчас было странно. И только в очередной раз подчеркивало огромную пропасть между ними.
— Тогда я рада, что родилась и выросла в СССР, где о человеке судят по делам, а не по национальности, — вздернула подбородок Лена. — Я могу идти, господин Рихард?
Они долго смотрели друг другу в глаза. Лена безуспешно пыталась прочитать хоть что-то в выражении его лица. Все ждала, когда он разозлится, и тогда ей достанется наказание не только от Биргит, но и от барона. Но он только махнул рукой в итоге, мол, пошла прочь, и она поспешила выскользнуть за дверь, удивляясь своей безрассудности. Сейчас бы ей вообще следовало быть незаметной и послушной, но нет же!
Иоганн был прав. Биргит в наказание девушкам устроила стирку штор и занавесей из
— Что б я еще когда утекла?! Да ни в жизнь! — ругалась Янина, утирая мокрый от пота лоб. Она со злостью смотрела на Лену и иногда нарочно толкала ее, когда они развешивали белье. Лена не винила ее за это, чувствуя отчасти и свою вину, что Биргит устроила совсем ненужную стирку в такую жару. Поэтому и старалась взять из корзины побольше, чтобы Янине досталось меньше работы.
Самой же Лене работа давалась нелегко. Веревки было натянуты совсем не под ее рост. Ей приходилось подпрыгивать на месте, чтобы ухватить натянутую бечеву и, потянув на себя изо всех сил, набросить мокрое полотно, а потом расправить его для просушки. Поэтому Лена чуть не заплакала от благодарности, когда неожиданно рядом с ней появился Войтек и снял с ее плеча мокрые бархатные шторы.
— Я помогу. А ты пока вот, поешь, — с этими словами он сунул ей в руку кусок ветчины, который Лена съела в мгновение ока, настолько она была голодна. Желудок заурчал, требуя еще, и Лена покраснела от стыда. Поляк сделал вид, что не услышал, и продолжил развешивать белье.
— Баронесса приезжает, — сообщил Войтек. — Я сейчас еду на станцию встречать ее. Может, фрау отвлечется и забудет, что хотела помучить тебя подольше.
— Надеюсь, — ответила Лена. — Я больше так не выдержу.
Войтек посмотрел на нее внимательно, а потом несмело коснулся кончиками пальцев тыльной стороны ее ладони.
— Я помогу, да?
— Да, — кивнула Лена, не понимая, почему он спрашивает разрешение. Но не успела его спросить — Войтек быстро развернулся и скрылся между полотнищами развешанного белья.
Не успел Войтек уехать, как Биргит спешно погнала прислугу сменить платье, боясь заслужить неудовольствие баронессы. Потом их всех, в том числе и садовника, собрали на площадке перед домом для встречи баронессы. Урсула, стоявшая рядом с Леной, шепнула, что и молодого барона бы так встретили, если бы знали о его приезде, мол, так было заведено в Розенбурге. Лена с готовностью отвлеклась на ее болтовню, лишь бы не думать о том, почему ее неожиданно заволновалась, когда увидела выходящего на крыльцо Рихарда.
Он был в форме, но без фуражки. Равнодушно скользнул взглядом по выстроившимся слугам, а потом устремил взгляд на подъездную аллею, где уже показался автомобиль. Но с места не двинулся, даже когда машина остановилась перед домом. Только когда Войтек, обойдя автомобиль, открыл перед баронессой дверцу и помог выйти, Рихард спустился по ступеням навстречу матери.
Это была странная, по мнению Лены, встреча сына и матери. Почти без эмоций и лишних проявлений чувств. Рихард коснулся губами пальцев матери, унизанных перстнями, а она в ответ поцеловала его в лоб. Единственным еле уловимым проявлением нежности между ними было то, как он пожал руку матери, а она отвела волосы с его лба перед поцелуем.