На осколках разбитых надежд
Шрифт:
— Чертов немец! — прошипел ему вслед Войтек, и Лена в этот момент не могла не почувствовать горечь и злость на Рихарда. Быть может, с ней он стал любезным, но вот с остальными… Нет, нельзя было забывать, кто он такой, совсем нельзя.
И тут же спустя несколько мгновений позабыла о данном самой себе обещании, когда поднялась наверх, в одну из больших комнат, где стояла рождественская ель, и расположились гости. Там завели уже завели патефон, и Лена еще за несколько шагов до порога услышала знакомый гимн Рождества, который когда-то слышала на вечеринке Ротбауэра. Кое-кто из захмелевших гостей подпевал певице, даже Иоганн мурлыкал себе
— Танцевать! Давайте танцевать! — вдруг попросила Мисси, вставая со своего места и направляясь к шкафу с пластинками, чтобы их числа выбрать самую любимую мелодию.
— Превосходная идея! — поддержала ее баронесса и многозначительно посмотрела на Рихарда.
Тот извинился, оторвался от разговора со своими собеседниками — штурмбаннфюрером СС Йозелом и Людвигом Тайнхофером — и присоединился к Мисси. Наконец после недолгих обсуждений запись была выбрана, и игла побежала по поверхности пластинки. Мисси тут же быстренько отбежала и уселась в кресло, явно выжидая приглашения на танец. Ей что-то шепнула Анна, и она игриво рассмеялась. Лена старалась не смотреть на нее в эти и последующие минуты, собирая пустые бокалы и бутылки, чтобы унести те в кухню. Почему-то стало очень больно от этого праздника, украшенной ели и танцев.
Заиграли звуки вальса, и Лена даже на миг прикрыла глаза, желая оказаться где угодно, но только не в этой комнате. Она слышала шаги Рихарда по натертому паркету и вдруг пожелала ему поскользнуться в танце на вощенном полу. Они хорошенько его натерли несколько дней назад с Катей, болтая о танцах, которые могут быть устроены тут. И Лена даже прошлась по комнате в туре вальса с воображаемым партнером, показывая Катерине танец. Теперь здесь будет танцевать не она, Лена. Ее удел собирать пустые бокалы и золотистые обертки от конфет. Танцевать будет Мисси…
— Мама, прошу тебя, — произнес голос Рихарда на фоне установившейся в комнате тишины, и Лена чуть повернула голову и заметила, как растерялась баронесса от этого приглашения. Но в то же время ей было приятно, что сын выбрал именно ее для первого танца. Она так и засветилась от радости, смущенно улыбаясь остальным гостям. Подала руку, сверкнув перстнями в свете электрических светильников и зажженных по случаю праздника свечей. Высокая, статная, грациозная. Они удивительно смотрелись вместе — мать и сын, занявшие место в центре залы, под взглядами остальных гостей, предоставившим им начать этот вечер вальсом.
— Ах, я не танцевала столько времени! — кокетливо произнесла баронесса, словно заранее извиняясь за ошибки в танце. Рихард только улыбнулся матери и повел ее в танце, следуя плавным звукам вальса.
Лене надо было уйти, но она так и не смогла этого сделать. Задержалась у порога двери с подносом в руках, чтобы увидеть этот красивый танец. Они безупречно танцевали, вынуждена была отметить Лена. Багровый шелк платья баронессы так и играл переливами при каждом движении. Быстро и плавно скользили по паркету мать и сын, проплывая мимо гостей в волшебном танце под восторженный шепот гостей. Лена испытывала целую гамму чувств одновременно в этот момент. И восторг от завораживающей красоты танца, и ненависть ко всем нацистским атрибутам, которые украшали мундир Рихарда, и невыносимое желание быть его партнершей сейчас.
Ей хотелось танцевать. Но царапало неприятно пониманием, что ей не просто хотелось танцевать, а именно с ним.
Когда на паркет стали выходить и другие пары — Мисси с Людвигом,
— Как думаешь, долго они еще будут плясать? — спросила ее Катерина, вытирающая бокалы от капелек воды. — Я с ног валюсь, ей-ей! Як собака устала!
— Молодой офицер, тот, что темноволосый, желает еще вина. Просил именно сухого, — произнесла Лена, пожав плечами в ответ на вопрос Кати. А потом предупредила: — Нам нельзя задерживаться в кухне. Порвался шнур сигнала, и мы не услышим вызова из комнат. Мне уже досталось на орехи от барона.
Катя только махнула рукой в сторону погреба.
— Бери сама, я ничегошки не разумею, чи сухое, чи мокрое — пошутила она, выставляя бокалы ровными рядами на поднос. — Не тревожься дуже, я уж все.
Лена оставила грязную посуду на буфете, выбросила пустые бутылки в ящик и, взяв со стола масляную лампу, спустилась в погреб, ежась от холода, моментально проникшего под тонкую ткань блузки. Она тоже не понимала в винах, а отдельная полка, на которую баронесса отставила напитки для вечера, уже опустела. Поэтому Лена вытянула бутылку, на этикетке разглядела знакомые слова «Petit verdot». Наверху, над ее головой раздался какой-то шум, и она обеспокоенно прислушалась. Так и есть. Кто-то быстро и суетливо ходил по кухне. Тяжелые мужские шаги и глухой протяжный звук, будто двинули что-то с места. Это не мог быть Войтек, уже удалившийся к себе в квартирку над гаражом. Но только когда вдруг раздался тихий звук разбитого стекла, Лена поняла, что происходит что-то нехорошее наверху и побежала к лестнице.
Это был Клаус, буквально белый от злости. На его щеке алел глубокий порез, из которого текла тонкая струйка крови. На полу валялись осколки разбитого стекла и поднос, на котором Катерина выставляла недавно бокалы. Сама Катя почему-то безвольно лежала на столе, чуть сдвинутом с места. Ее юбка была задрана до пояса, а между обнаженных ног пристраивался сын Биргит. Всем существом Лена стремилась туда, в кухню, а ноги будто приросли к верхней ступени лестницы от ужаса. Она сжала горлышко бутылки, и когда фольга царапнула кожу, сумела совладать со своим странным оцепенением. И одновременно распахнулась дверь в кухню, впуская раздраженного Рихарда.
Все последующее произошло очень быстро. Клаус стоял спиной к двери в кухню и не видел вошедшего фон Ренбека. Зато тому от порога были отчетливо видны голые женские ноги и юбка прислуги. Лена не успела даже шагнуть в кухню, как Рихард схватил за ворот мундира Клауса и, развернув, ударил его. Тот пошатнулся и отступил на пару шагов, в то время как фон Ренбек бросился к столу, чуть помедлив, правда, когда заметил Катю.
— Ты что? — пьяно спросил Клаус. — Из-за русской?! Они же все как одна — шлюхи. Им все равно. Мать сказала мне, что и эти тоже…
— Прекрати! — оборвал его Рихард, будто хлестнув этими словами. Он приложил пальцы к шее Кати, проверяя пульс, а потом опустил ее юбки, скрывая наготу.
— Посмотри, что она сделала! — тем временем взревел Клаус, показывая на щеку. — Сука! Я всего лишь хотел тронуть, а она!.. Все они ерепенятся, пока не покажешь, кто тут кто. Я таких, знаешь, сколько успокоил? Пару раз влепишь им, и они становятся шелковыми. Не поняли сразу — ломаешь нос. Если и так не дошло до их тупой головы, то пускаешь в ход плетку или хлыст. Знаешь, кто брыкается дольше всего? Девственницы!