На острие безумия. Шторм. Книга 1
Шрифт:
Затем видела, как она приставила к вспухшему животу нож, и как какая-то женщина в одеяниях служанки удерживает ее от того, чтобы вонзить в себя лезвие. Она кричит от адской душевной боли, и я вместе с ней от понимания, что там в ее животе — это я. И это меня хотела убить собственная мать. Потом я видела, в каких муках появилась на свет, и как Миена ни разу не подошла ко мне, увидев у меня огненно-рыжий цвет волос.
Но потом меня попытались выкрасть, и с тех пор мама не расставалась со мной ни на секунду. Я видела, как там, совсем крошечная, я обожаю ее какой-то невероятной и фанатичной любовью, а она нянчится со мной и не выпускает из объятий. Ей удалось перебороть ненависть и раскрыть мне свое сердце. Она говорила всем, что я родилась от ее смертного любовника, который погиб на каменоломне. И никто и никогда не знал тайну моего зачатия, кроме нее самой и той самой служанки…Она же и зарезала мою мать потом, несколько лет спустя.
Убила у меня на глазах, даже хуже — убила, когда она закрывала меня собой. Я даже слышала последние удары ее сердца и видела застывший,
А дальше начался ад, из которого, казалось, нет спасения: меня продали в рабство. Эта женщина. Шели. Женщина, которая пообещала, что будет заботиться обо мне, позволила меня продать, как животное, как вещь. Едва она снова сошлась с владыкой Мендемая — Ашем Руахом, я стала обузой для нее. Тем самым Ашем, который вышвырнул мою мать, и она была вынуждена прятаться и скрываться от его ищеек по всему Мендемаю, пока не была схвачена шайкой беглых рабов, предводителем которых был хамелеон. Насильник и убийца, жестокий садист и извращенец. Мой настоящий отец. Его казнили спустя месяц после того, как он изнасиловал мою мать. Но если бы он был жив, я бы нашла его и казнила сама. С особой жестокостью, которой позавидовал бы даже он сам.
Когда картинки исчезли, я еще долго лежала с закрытыми глазами и смотрела во тьму, которая расползалась внутри меня. Она растекалась в каждый уголок моей души, отравляя ее пустотой и ядовитой ненавистью к каждому, кто поступил так с моей матерью и со мной…первые зачатки того мрака, что затопит меня всю по окончании высшей школы шлюх и по совместительству смертоносных убийц.
Первое, что со мной сделали, после того, как я «досмотрела» свои собственные воспоминания, — меня, все так же голую, закрыли в каменный мешок. Тесный настолько, что я могла только шевелить пальцами и хлопать ресницами. Меня там замуровали на несколько дней без еды и воды. Это был первый этап, который проходили будущие агары. В начале смиряли их плоть и дух. Попросту ломали настолько жестоко, что некоторые не выдерживали и кончали жизнь самоубийством. Этого выбора их тоже никто не лишал, а иногда могли и посодействовать — убить прилюдно, только так, чтоб больше никому не хотелось умереть именно такой смертью.
Когда меня выпустили из каменной темницы, похожей на гроб, я упала на ледяной пол и лежала, не двигаясь, чувствуя, как по щекам катятся слезы, и не шевелятся ни руки, ни ноги. На меня вылили ведро холодной воды, одели в мешковатое черное платье на мокрое тело и повели в мою комнату, а точнее, поволокли, подхватив под руки. То помещение, в котором спали ученицы, вообще было трудно назвать комнатой. Мы спали на голом полу в длинном и узком помещении с низким потолком. По утрам нас выводили во двор и…заставляли избивать друг друга. Не было никаких правил и запретов. Кровавая бойня на выживание. Никто и никого не разнимал. Позже мы, десятилетние девочки, лежали в своей келье и регенерировали, сжигаемые адской ненавистью к друг другу. Здесь ни у кого не было друзей. Все враги. Их учили, как тебя обхитрить, убить или подставить. Такого понятия, как честность и привязанность не существовало вовсе. И если не соблюдались правила и законы школы, виновницу выводили на площадь, раздевали наголо и стегали шипованными плетьми, а затем там и оставляли висеть для полной регенерации на виду у всех. Распятую и раскрытую для насмешливых взглядов. Я побывала на этой площади около пяти раз, пока не поняла, что у меня здесь никогда не появятся друзья, и что доверять я могу только сама себе, и даже не своему отражению, которое могло мне показывать совершенно иную внешность. За что меня и ненавидели. Ведь хамелеоны слишком высоко ценились…и я была отобрана в маленькую группу, которые учились сексу только на теории, а не на практике. Он берегли нашу девственность во всех местах и отверстиях. Так мог пожелать первый хозяин.
Через год каждая из нас умела драться, предвидеть подставу, уметь ловко выкрутиться, спать и слышать каждый шорох, не есть, если еду не дегустировал дегустатор. Дальше эти умения в нас только оттачивали, превращая в бесчувственных тварей.
А еще через два года нас начали водить в другую часть замка и учить удовлетворять мужскую и женскую похоть. Ничего отвратительней я никогда в своей жизни не видела и не испытывала…именно тогда я возненавидела Ибрагима ничуть не меньше, чем Аша и Шели. Я видела такое, что не должны были видеть глаза ребенка, слышала такое, от чего у нормальной взрослой женщины полопались бы сосуды в ушах. Самые грязные и извращенные совокупления совершались при нас, включая насильственные пытки, от которых волосы становились дыбом и выворачивало содержимое желудка. Агару могло ждать что угодно, включая групповое изнасилование, зоофилию, некрофилию и прочие мерзости. Она должна была быть готова к любым унижениям и боли, должна уметь воплотить любую мечту своего хозяина, включая самую дикую и больную фантазию.
После этих просмотров я возвращалась в келью и не могла уснуть. Я смотрела в каменный потолок и напитывалась ненавистью самых разных оттенков черного. Я позволила ей оплести мою душу и сердце, позволила стать мною самой. Она помогала справляться с ужасом и учиться убивать. Любым способом. Стать оружием во плоти. Только так я могла избежать жуткой участи. Самые лучшие агары достаются избранным и стоят целое состояние. Каждую ночь одну из нас уводили
Всем плевать и на нашу плоть, и на нашу душу. Мы просто агары. В нас можно кончать, пачкать нас, топтать и рвать на части. После починки мы вернемся в работу снова…Я не хотела стать такой, как они. И никогда ею не стану. Я лучше убью или умру сама.
Но если меня поймает проклятый нейтрал с мертвыми глазами, меня ждет нечто похуже, чем просто пытки.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. СЭМ
Я давно не был в Тартасе. Кажется, что целую жизнь назад, а на самом деле — всего лишь несколько лет. Впрочем, в последний раз я ступал по эльфийской земле совершенно другим существом. Менее сильным и гораздо более живым. И молодым. Кажется, тогда я был куда моложе, чем сейчас. Когда-то я услышал фразу о том, что убийца стареет ровно на столько лет, сколько он отнял у своей жертвы. С тех пор я прикончил немало бессмертных. Теперь, согласно словам Морта, мой возраст и не должен был поддаваться исчислению.
Оглянулся вокруг себя и переместился к огромному дереву в несколько обхватов моих рук. Почему-то вспомнилось, что раньше эти перемещения отнимали немало сил, сейчас телепортация стала чем-то настолько привычным, как ходьба или бег. Мозгу больше не требуется концентрироваться даже на долю секунды, чтобы совершить это действие.
Не знаю, как называется это дерево-исполин, кажется, в верхнем мире такого и вовсе не росло. Раскидистое, оно грузно опускало убелённые белоснежными цветами ветви к большому круглому овальному пруду с хрустальной, почти прозрачной голубоватой водой. Позволил себе склониться над ней и увидеть далеко внизу белое дно. Сам пруд был словно окаймлён ярко-зелёной аккуратно выстриженной травой, что наводило на мысли, что он был искусственно создан. Феерия цвета, созданная для того, чтобы радовать глаз. Иллюзия Рая на земле самых прекрасных и самых подлых существ. Потому что если приглядеться, если всматриваться прямо в дно этого прозрачного как слеза пруда, всматриваться долго, то можно заметить, как приходит в колебание песок. Едва заметное колебание. Так дрожит земля. Чтобы потом разверзнуться. Разлететься в стороны, потому что из-под него, прямо из глубины неописуемо красивого водоёма выпрыгивает самое настоящее чудище. Огромное, скользкое, чёрное, покрытое чешуёй и тремя рядами колючек по всему хребту. Извивающаяся тварь размером с человеческую ногу громко клацает длинными острыми зубами прямо перед моим носом, пытаясь вцепиться клыками в плоть. Она чувствует запах моей крови на расстоянии за сотни метров от себя. Мощная тварь, главная сила которой не в теле, состоящем из одних мышц, и не в бритвенно-острых зубах с каплями парализующего яда на кончиках…неееет. Основная сила этой дряни в том, что приезжему и в голову не придёт ожидать этого посланника Смерти в таком месте.
Я читал, что сами эльфы называли их ангелами, упавшими с неба, подразумевая, что, соприкосновение с землей превратило этих ангелов в подобную мерзость. А ещё говорили, что яд минавр способен ввести в крепкий сон любое существо. Даже тех бессмертных, в чьей природе сон не предусмотрен. Именно поэтому выхватить взгляд извивающейся в воздухе твари, парализуя её волю и способность лететь. Нет, они не поднимаются высоко, крошечные крылья, которыми минавра лихорадочно взмахивает, помогают лишь удержаться в воздухе так долго, чтобы успеть впиться в жертву мощными, слегка выдвинутыми вперёд челюстями. Но сейчас она застывает в воздухе, загипнотизированная моей энергией, чтобы тут уже упасть обессиленной тушей прямо на землю. Достал кинжал и, удерживая её под жабры пальцами в перчатках, быстро вспорол брюхо твари. Мне повезло. Она была беременна парочкой детёнышей. Их тела начали изгибаться в брюхе матери, не желая подставляться под нож. Они ещё не родились, но уже могли стать источниками нескольких капель такого важного вещества. Можно считать, я уже не зря приехал в Тартас, несмотря на то, что искал всё же немного другую дрянь. Невообразимо прекрасную и гораздо более опасную, чем минавра.
Я почувствовал её за несколько десятков метров. Сразу после того, как сжёг останки существа. Не знаю, как…возможно, аромат полевых цветов, тонкий, изысканный сообщил о том, что агара спускается к пруду.
Спрятал флаконы с ядом в карман пальто и спрятался за одним из деревьев. Она разговаривала с кем-то на эльфийском, я не различал слов, только звуки голосов и диалект, похожий чем-то на мелодичное пение. В своё время мне пришлось гостить тут в составе делегации Курда, поэтому меня он не завораживал, скорее даже, раздражал, как может раздражать и отталкивать ложь. Да, Тартас был сам по себе ложью. Здесь за красотой скрывалась самая жуткая смерть, а гордость прикрывала самые низкие, самые гнусные поступки. Изящество было способом спрятать самую обыкновенную пошлость. И да…меня жутко бесили их голубые карнавалы. Именно так. На ум почему-то пришли слова Морта о том, что ему плевать, кто кого имеет в зад, лишь бы обе эти задницы на большее не претендовали. Меня же едва не скрутило в порыве рвоты, когда я впервые увидел этот самый карнавал. По сути — пиршество похоти и разврата, во время которого под зазывные звуки тягуче-чувственной музыки богатые отпрыски знатных эльфийских родов тянут в танец стройных мальчиков бедняков, отдавших своих детей в счёт уплаты фамильных долгов. В сексуальное услужение. Потом кто-то из них станет артистом и будет ублажать местных князьков не только в постели, но и на сцене, а кого-то, когда он надоест хозяевам, отправят в воины.