На пороге
Шрифт:
– Ух-х-хожу я с завода, Надежда Юрьевна, – снова заикаясь от волнения, сказал Нетунаев.
– Да ты что, Димочка? Бакулев, что ли увольняет?
– Да сам я. З-з-заявление написал.
– Пожалеешь ведь, Дима. В городе тяжело с работой.
– Н-н-наверное, п-пожалею. Ну, прощайте. – Нетунаев склонил голову и вышел.
Подошел он и к Веселову. Тот выключил станок и отошел с Димой к окну. Присел на подоконник и попросил рассказать о разговоре с начальником цеха во всех подробностях. Дима рассказал, что если бы он не написал заявление, его бы уволили с записью в трудовой книжке «За хищение социалистической
– Блефует, гад! Еще разрешение профсоюза на увольнение надо было бы получить.
Рассказал Нетунаев и о том, что он обвинил его в пьянстве в колхозе и ругани с товарищами на поле.
– Как, как он сказал? Ругался с товарищами на поле? Так и сказал? Это Вадим через папу накапал! – Помолчали.
– Заявление подписано, сейчас уже ничего не вернешь. Жаль, что ты раньше ко мне не подошел.
Приходи ко мне вечером на тренировки: бойца из тебя сделаю! – Токарь пожал приятелю руку. Но станок включил не сразу. Постоял и, нажимая кнопку пуска станка, проговорил вслух:
– Жаль парня.
Бушуеву Ивану Денисовичу доложили, что «гости из Москвы» прибыли ночью в город. Остановились в заводской гостинице, на третьем этаже, в номере 382, люкс. Иван Денисович тут же доложил об этом директору. Звонок из гостиницы поступил ровно в десять часов, попросили подослать машину. Через пять минут черная директорская «Волга» уже стояла у входа в холл гостиницы. Вышли двое: высокий представительный мужчина в фуражке из колонкового меха, в черном длиннополом пальто, в начищенных до блеска чешских туфлях. Рядом с ним шел невысокий невзрачный мужчина в черной куртке и кавказской фуражке с большими полями и длинным козырьком. В руках у него был серый алюминиевый чемоданчик. Он услужливо открыл перед товарищем переднюю дверцу машины, подождал, пока тот, подобрав полы пальто, устроится на сиденье, захлопнул дверцу, и сам уселся в машину на заднее сиденье.
Иван Денисович в парадной форме подполковника, с орденской планкой на груди, встретил гостей в холле заводоуправления. Попросил предъявить документы: высокий черноглазый мужчина достал удостоверение – красную книжечку с золотым тиснением «Союз журналистов СССР». Бушуев посмотрел на фотографию, печать, прочитал вложенный в нее вкладыш газеты органа ЦК КПСС «Правда» и лишь после этого представился. Сопровождающий корреспондента мужчина начал рыться во внутреннем кармане куртки в поисках своих документов, но Игорь Соломонович, кивнув на него, сказал:
– Этот со мной.
И подполковник, ничего больше не спрашивая, пошел вперед на второй этаж к кабинету директора. Солдат, встав по стойке смирно, приставил карабин к ноге и козырнул высокому начальству.
В приемной директора гости разделись, секретарь предложила им повесить одежду в шифоньер. Гости поправили перед зеркалом волосы и в сопровождении подполковника вошли в кабинет.
Директор завода, увидев входящих, ответил кивком на их «здравствуйте» и поднялся из-за стола:
– С кем имею честь разговаривать?
Высокий мужчина прошел к столу и протянул руку для приветствия:
– Игорь Соломонович Грушевский, корреспондент «Правды». Это, – кивнул он на стоящего у дверей товарища, – тоже работник редакции Василий Петрович.
– Проходите. Садитесь.
Грушевский сел на стул возле директорского стола, Горгачев и Бушуев сели поблизости, по разные стороны стола для
– Игорь Соломонович, чем же заинтересовало наше предприятие такую уважаемую газету?
– С вашего завода в газету пришло письмо. И оно позвало в дорогу корреспондента, – улыбнулся Грушевский и повернулся к товарищу. Горгачев достал из чемоданчика, лежащего у него на коленях, папку и передал Игорю Соломоновичу. Тот не спеша достал из нее письмо, на котором уже стоял редакционный штамп с номером документа, и протянул Власову. Директор начал читать. По мере чтения лицо и большие залысины наливались кровью. Прочитав все четыре страницы тетрадных листочков, он внимательно посмотрел на число, подписи и брезгливо вернул письмо Грушевскому.
– Это клевета. На нашем предприятии такого быть не может, – сказал он, и серые глаза его неприязненно уставились на корреспондента.
– Мы бы хотели встретиться с теми, кто написал письмо, с коллективом, в котором они работают. Полномочия на посещение вашего предприятия у нас есть. Иван Денисович об этом знает.
– Мы с подполковником не возражаем. Когда бы вы хотели посетить завод? – Чем скорее, тем лучше. Желательно сегодня.
Директор поднял трубку одного из телефонов:
– Мне Бакулева. Разыскать.
Через полминуты в трубке послышался ответ.
– Генрих Иванович, – директор посмотрел на часы, – через двадцать минут мы будем у вас в цехе. Весь коллектив соберешь в машинном зале. Приготовишь в зале стол и пять чистых стульев. Чтобы сесть на них можно было. Будет собрание… Да, это приказ.
Через полчаса директор и сопровождающие его лица вошли в корпус цеха. Станки были выключены, вентиляция тоже, в корпусе было тихо. В дальнем конце корпуса в проходе стоял стол, покрытый красной скатертью, и рядом пять стульев. Рабочие разместились у станков, стояли у стола, сидели на красном пожарном ящике с песком. Директор жестом пригласил гостей за стол. Справа и слева от себя он посадил начальника цеха и подполковника, гости уселись по краям. Горгачев со своим чемоданчиком на коленях.
Директор встал, и все затихли.
– Товарищи, я поздравляю ваш замечательный коллектив с успешным освоением выпуска новой продукции и выполнением плановых заданий! Мною подписан приказ о премиальных, скоро вы ознакомитесь с суммой этих премиальных. Но собрались мы не по этому поводу. Группа работников вашего цеха написала в газету «Правда» грязный пасквиль. Я даже читать вам его не хочу. Корреспонденты приехали проверить факты, поговорить с коллективом. Слово я предоставляю им.
Игорь Соломонович встал и начал читать исписанные листки.
Начиналось письмо словами: «Дорогая редакция! Партия и комсомол призывают нас чувствовать не только хозяином на своем заводе, а представителями страны, государственными людьми, борцами за осуществление экономической политики партии. И мы не можем пройти мимо того, что творится в нашем цехе…», и далее рассказывалось о списании и уничтожении новых, со складского хранения приборов, дорогостоящих генераторных ламп, муфельных печей, описывалось, как рубились топором при списании новые резиновые сапоги, кирзовые ботинки, о тайных кладовках, где хранятся не оприходованные, нигде не числящиеся материалы. «Все это для нашего цеха пусть и не нужно, но оно где-то, наверное, в другом месте, необходимо», – говорилось в письме.