На проклятом пути Великого Шута
Шрифт:
И — место прямо-таки пульсировало от скопившейся в нем силы множества душ. Ее нельзя было не почувствовать — даже кажущийся сам себе полуоглохшим и полуослепшим в первые дни пребывания здесь Арталион ее ощутил сильно загодя, до того, как вступил под своды. Тогда Храм поразил его своим варварским, дикарским видом — избыточность всех этих бледно-синих, лиловых и белых цветов, растущих на уступах, глянец цветной листвы множества лиан, буйные гривы косматых мхов, блеск водопадов и сияющих камней, вся эта вычурная наивная пестрота резала глаз, и попытка устроителей Храма изо всех сил делать вид, что их участие в убранстве почти что призрачное, и все это сотворено лишь природой,
Наивная примитивная безвкусица… не лишенная притягательности — это пришлось признать даже ему, но уже гораздо позже. Излишне много красок и смешение света, навязчивый шум водопадов и пение. Неотступное, тихое, почти на грани слуха, но — пение без слов. Мотив был красивым, но цеплял что-то внутри и тянул, настойчиво и неотвязно, точно хотел вывернуть душу наизнанку самым извращенным способом.
Мучительным это ощущение перестало быть лишь через довольно длительное время — скорее всего, он просто к нему привык. В тенях среди уступов искусно прятались стражи Храма — Арталиону хватило беглого взгляда, чтобы заметить каждого — кого-то выдавала излишне плотная тень, кого-то отблеск глаз, кого-то слабый намек на движение там, где должен быть лишь камень: менее наблюдательный гость наверняка ничего бы и не заподозрил. Что же, стоило отдать экзодитским воинам должное, затаились они умело. Но не от глаза того, кто родился и вырос в Комморре — темном бескрайнем городе, где нападать, защищаться, ускользать от атаки и уметь внезапно убивать самому было также необходимо для жизни, как и умение дышать.
Миропевцев было двое, мужчина и женщина. В первый раз к нему вышла женщина — светловолосая, с прозрачными глазами, похожими на воду, тонкая и вся словно из кости выточенная. Позже присоединился и мужчина, такой же изящный и бесцветный — но проронил не больше пары фраз за весь разговор.
Почему-то за все годы, проведенные здесь, Арталион не додумался ни у кого спросить — они родня, или просто время и одна и та же судьба сделали их столь похожими друг на друга? Это было странно — и не похоже на него самого. Но он так и не спросит, даже в этот раз.
Сегодня первым поприветствовать вышел мужчина. Его звали Ланданир, но своими именами миропевцы пользовались редко — во всяком случае, так запомнилось Арталиону.
— Собираешься уходить?
— Да, — кивнул Арталион, и добавил, предостерегающе подняв ладонь: — Так будет правильно.
— Как знаешь, — Ланданир словно и не собирался отговаривать, но всадник, воин и разведчик Арталион видел его буквально как на раскрытой ладони: собирался. И удивительно, что сразу отступил. Почему? Конечно, Ланданир не ответит, если его спросить — может, еще Элиатэ, его сестра-по-судьбе и ответила бы, но не он. А вот и она, кстати.
— Ты помнишь, как Мировой Дух тебя признал? — спросила она вместо приветствия.
— Конечно, — Арталион усмехнулся, уголки тонких губ изогнулись в улыбке, которая в другое время и в других местах могла заставить собеседника нервно оглядываться, ища путь к бегству — но сейчас в ней не было никакого двойного смысла. — А еще я помню, что Ланданир тогда сказал, и ты подтвердила — что мне нужно вспомнить, как быть собой.
— Не я это сказала, и не он. Дух Мира хотел, чтобы ты знал это — поэтому мы произнесли вслух его слова. Мой собственный совет был уже после, — улыбнулась и миропевица, но сдержанно, едва заметно.
— Так вот — я справился с этим, и Мировой Дух может услышать сейчас — его желание я выполнил. Я хочу поблагодарить — и идти дальше. Так будет правильно, — в городе многие знали, что упрямством Арталиона
Он много раз мысленно подступался к этому разговору — думал, что сказать каждому из жрецов.
— Как знаешь. Ты мог уйти просто так, никто из нас не прикован намертво к миру, к Духу, к Древу, пока жив, — Ланданир тщательно скрывал, что он недоволен и опечален, но как и при первой встрече острый, яркий вкус его эмоций — тогда это была жгучая смесь почти суеверного нежелания произносить вслух само название «Комморра», негодования и удивительного властного упрямства — пробил наконец пелену тумана, в которой точно оказались все чувства недавнего комморрита, беглеца Арталиона, так и сейчас не почувствовать их было нельзя, такие же колкие, горьковатые, искренние. — В конце концов, наши камни душ — такие же самые Слезы Иши, как и те, что носят дети миров-кораблей. Ты ведь к ним и собрался, так?
Арталион кивнул. Если бы Ланданир сейчас спросил — и это то, чего ты действительно хочешь? — он мог бы начать сомневаться. Мог бы — но миропевец только пожал плечами — чуть раздраженно, но вместе с тем и понимающе.
— Я все, что мог принести сюда, принес — свои знания, умение сражаться, например, читать следы, и все в таком духе. Я и сам научился многому важному, это правда. Но точно не всему, что мне нужно.
— Но ты думаешь, что больше ничего не сможешь взять сам, и вряд ли дашь что-то новое еще, — мягко, напевно протянула Элиатэ. — Может, тогда ты и прав.
— Мировой Дух ничего не требует, — Ланданир напряженно всматривался в лицо драконьего наездника, ища сомнение в принятом решении, но его там не осталось и намека. — Разрешение проложить свой путь куда-то еще тебе не требуется.
— Я требую от себя сам, — наконец Арталиону вдруг стало совсем легко — он убедился окончательно, что его решение верное. — Поблагодарить. И попрощаться. Это желание не кажется вам таким странным?
— Нет. И да. Удивительно, что оно вообще возникло…
— У меня, да, — Арталион рассмеялся. — Ты мне многое показал в интересном для меня свете, Ланданир. Но не пытайся скрывать, как тебе неприятны мои, хм, кровные сородичи. До сих пор.
Ланданир сперва нахмурился, а потом махнул рукой, чуть улыбнувшись — к чему отрицать очевидное.
Арталион знал, что миропевец ему скажет, вздумай он настаивать на продолжении темы — но теперь ты наш родич, вот и все. Желание попрощаться действительно не было продиктовано необходимостью, зато Арталион честно ответил сам себе — ему необходимо вспомнить, как он впервые почувствовал под своей ладонью тихую пульсацию силы камня души, повторяющую ритм его дыхания и биения сердца.
ервый визит под своды Мирового Храма был вопросом его выживания, а вот последний — исключительно душевным порывом. Простым, чистым, честным желанием — и отражением желания действительно делать то, что считаешь правильным ты сам.
Тридцать лет назад. Немного, на самом деле немного для любого эльдара, но и вовсе не один день.
Это было тридцать лет назад — и тот старик с копьем, и дом на окраине поселения, и мутно-перламутровый, пустой камень, гладкий, точно шелковистый на ощупь — Слеза Иши, никому пока не принадлежащая. Она станет ярко-алой, когда он раскроет ладонь после пробуждения здесь, под сводами храма — чудесного цвета самой яркой полосы заката в ветренный день, цвета крови на белоснежном мраморе, цвета спелой ягоды, лопнувшей между пальцами — горько-сладкий сок, терпкая свежесть…