На проклятом пути Великого Шута
Шрифт:
Он сам одно время считал подобным же образом — но это было давно. Рейды комморритов, атаки инородцев, да даже короткие, но обычно довольно жестокие стычки между воинами разных городов — мечу, копью и винтовке некогда скучать на оружейной стойке, если ты драконий всадник. В этот раз, например, на них напали пираты. Наверное, просто походя, без особого плана, просто не удержавшись, чтобы не пощипать подвернувшийся на пути мир — они не слишком тщательно грабили, ограничились бы вообще одной деревушкой, если бы та не послала зов о помощи.
Арталион неловко двинулся, и резкая боль снова прошила грудь. Хотел было спросить — отбили
— Клянусь, ты дрался так, точно в тебя демон все… Эй, Мор, больно же! — звук затрещины невежливо оборвал вдохновенное описание.
— Лир, думай, что несешь, дурак! Кто вообще тебя надоумил подобное ляпнуть? — Морваэн явно сердилась.
— Да я что, так оно и выглядело. А может, эти черные так и решили, ха-ха! Струхнули, как есть струхнули — я никогда не видел, чтобы целый отряд Темных отступил перед одним воином. Да, подмога подтянулась тоже вовремя, но я не я буду — а все уже решилось к их прибытию, точно говорю… — затараторил Лиранар снова, торопясь и комкая фразы.
Морваэн что-то говорила еще тоже — но слова сливались в равномерный гул, не разобрать. Ответил ли что после Лиранар, тоже осталось загадкой.
Лир и Мор. Единственные, пожалуй, кого Арталион мог бы назвать друзьями — если бы задумался сам об этом. Вертлявый болтун, равно хорошо стреляющий как из древнего лука, так и из винтовки Лир — ловкий малый, главным достоинством которого было, кроме боевых навыков, умение вовремя заткнуться. И Морваэн, в настроении изменчивая, как небо в ветренную погоду, но надежная и простая в своей сути, как корни Мирового Древа, не меньше.
Мор была вообще первым жителем поселения, которое Арталион теперь звал своим домом, кто отважилась с ним заговорить просто так еще до того, как он, бывший комморрит, отправился за своим камнем духа в Мировой Храм. У тебя столько шрамов — она уселась рядом и беззастенчиво указала на бледные застарелые метки, оплетающие его руки, пересекающие висок, и тонкую яркую нитку совсем недавней отметки на скуле. Ты много сражался, да? Помнится, он что-то невнятно проворчал — вопрос ему тогда показался глупым, а темноволосая дева в простом светлом платье с зеленой вышивкой, подпоясанная пучком красных и зеленых же лент — наивной дурочкой, едва вышедшей из поры детства.
Про себя Арталион только с досадой подумал — какой ур-гуль его дернул пойти торчать под этим деревом, где вечно снует столько народу? Хотел присмотреться к новому окружению, ага. Решить, стоит ли… жить дальше, ага, как тогда сказал Кирвах. Точнее — а сможет ли он жить здесь. Надел местные тряпки — непривычно широкие у запястий рукава нижней рубашки мешались, раздражали — и он подвернул их повыше, почти до локтя. Вот, привлек на свою голову любопытную местную девчонку. Она, кстати, и не думала отвязаться, получив такой неприветливый ответ.
— У тебя кожа белая, как снег. Я всего раз в жизни, в горах снег видела — но я помню, какой он холодный и ярко-белый. Ты болен или просто жил там, где нет солнца?
— Там, где я жил, целых три солнца, — неожиданно для себя Арталион скупо улыбнулся. — Просто у нас не принято… как это… — он задумчиво щелкнул пальцами, подбирая слово. Все-таки экзодиты разговаривали на чуть другом диалекте общего для всех эльдар языка, он-то их понимал прекрасно, а вот они его,
— А, так это просто мода. Я слышала о такой. И о местах, где она в ходу, — Морваэн мягко усмехнулась, окинула нелюбезного собеседника цепким взглядом, и Арталион вдруг почувствовал себя одураченным: он наконец увидел, что перед ним не наивная девочка, а взрослая эльдарка, почти его ровесница, а если и младше, то немногим. И ее взгляд был взглядом разведчика, следопыта. Мор ни словом, ни намеком не коснулась больше темы происхождения собеседника — в тот раз, во всяком случае.
А потом, когда уже Арталион сам присоединился к воинам поселения, сделавшись драконьим наездником, совершенно спокойно подтвердила: да, конечно, я довольно быстро поняла, что ты из Комморры. Но сейчас ты с нами, так к чему вопросы? Ему оставалось только рассмеяться — новые соратники, новые сородичи на удивление просто относились к прошлому: что прошло, то не вернется.
Даже длительную скорбь они, как правило, надежно покрывали непроницаемым песком памяти: что ушло, то не вернется, а ты, пока жив, должен жить дальше и идти вперед. Именно поэтому, как позже понял Арталион, эльдары-азуриани считали выходцев с экзодитских миров… скажем прямо, простаками. Существами с более грубыми и простыми чувствами, родней, но не ровней, вечными младшими братьями. Но ведь когда-то очень, очень давно так жили все эльдары, разве нет?
Самое важное, что он вынес с укрытой Мировым Духом планеты и было это искусное умение укутать воспоминания в туман памяти, в песок прошлого. Тогда с ним можно было жить спокойно — просто зная, что где-то в дальнем закоулке души лежит нечто, что без нужды не стоит вынимать на свет. Зато так прошлое из тяжких цепей на руках станет некой тайной драгоценностью — пусть ранящей, но… твоей.
Пристрастие к обладанию чем-то ценным и уникальным, в конце концов, свойственно многим эльдарам, сколько с ним ни борись. Но иногда этот искусственно взращенный полог тишины и покоя вокруг былого давал трещину — как тогда, после боя с рейдерами.
И дело было даже не в том, что очередной противник — Арталион не потрудился уточнить ни имени, ни кабала того рейдера, вдруг его узнал. Арталион Кровавая Длань! Это же ты, вот это удача! Твоя голова за прошедшее время прибавила в цене, ты не поверишь, — радостно рассмеялся тот безымянный кабалит. Вект будет рад ее увидеть, когда я принесу ему добычу, заявил он — но это были последние слова в его жизни. Да, их много кто услышал — и рейдеры не оставили Арталиону выбора: живым он даваться не собирался, но и уступать свою голову даже не думал. Поэтому и бился, как безумный — все недруги, кто смог его хорошо рассмотреть, должны были умереть. Так и вышло.
Кровавая Длань, усмехнулся он про себя тогда — вы бы еще помнили, сопляки, почему меня так прозвали… Потому что однажды даже с разбитым, бесполезным оружием он победил очень знатного соперника на дуэли — попросту разорвав ему горло. А потом еще и с глумливой усмешкой вырвал сердце и швырнул в толпу бывших подданных соперника.
Воспоминания об этих вещах его не трогали очень давно — и уж точно не заставляли печалиться. Но у памяти есть свойство тянуть за собой по цепочке самые разные моменты. Когда Арталион пришел в себя в целительских палатах, первое, что он услышал от целителя — сухолицего, но нестарого эльдара с темно-рыжей косой через плечо — было следующее: